Не выпускайте чудовищ из шкафа (СИ)

- Какой уж есть, - он остановился перед массивной дамой, которая стояла, чуть наклонившись. – Я… не хотел. Не хотел, чтобы так получилось. Они сами виноваты.

- Кто?

- Все.

- Где…

Софья.

И Ниночка. Медведь… да и Янка тоже. Взгляд мой заметался по пещере, пытаясь разглядеть, убедиться, что их тут нет.

Нет.

И значит, шанс остается. Остается шанс…

- Там, - Дар указал на другую сторону. – Есть еще одна… тут на самом деле много пещер. И места хватит всем.

- Ты сказал, что они живы.

- Живы. Пока живы…

- Покажи.

- Если нет?

- Я тебя убью.

- Тогда и ты умрешь, - он потянулся к коробочке.

А я пожала плечами.

Умру?

Может, и так. Не сказать, что меня это обрадует, но и опечалит не сильно. В конце концов, все мы смертны. Так чего уж тут? Зато ублюдку шею сверну. А это хорошая цена.

- Я могу добраться раньше.

- Рискни.

Ищейки живучие. Особенно, когда цель видят.

- Что ты вообще собираешься делать? – я старалась не смотреть на стены, на женщин, которые… которые пусть и казались живыми, но были давно и надежно мертвы.

Спрятаны.

В камне. Мать его, в этом долбаном камне… в голове все не укладывалось. А казалось, я в этой жизни видела, если не все, то почти.

Казалось.

- Уйду, - Дар поставил лампу на пол. – На время. Все ведь было так хорошо! А вы взяли и испортили! Взяли и… и Бекшеев этот… и матушка его. Не будь её, кто бы понял?

- Яжинский вот не поверил.

- Да что он знает… старая скотина. Контрабандой, к слову, промышляет. А ты влезла. Какого, спрашивается? Я ведь не собирался. Не хотел никого трогать… но все они, они…

Он остановился, сделав судорожный вдох.

А ведь и на него действует.

Альбит.

И куда сильнее, чем на меня.

- С чего все началось?

Он резко развернулся и уставился на меня покрасневшими глазами. Губа его чуть дергалась, мелко так, характерно.

- Ты научился менять внешность, да? А настоящий Лютик? Он вообще существовал?

- Конечно, - голос у Дара хриплый, будто простуженный. – С чего ты решила, что я буду с тобой откровенничать.

- Почему бы и нет? – я пожала плечами. – Времени у нас изрядно. А одиночество, оно… давит. Я знаю.

Настороженность.

И недоверие.

Такие, как мы в принципе не склонны верить кому-то. А он еще и болен. Как мозгоправы проглядели-то?

- Они обещали, - пожаловался Дар. – Дворянство… сказали, что дар мой… мой дар… он открылся здесь. Это важно. Энергия. Много энергии… тело меняется.

- Непроизвольно. Ты говорил.

- Да… да… женщины работали на шахтах. Я смотрел. Потом. Когда вернулся. Так вот, они рожали одного-двух, да и там часто уроды случались. Каково родить урода? А? Ты же знаешь? Хочешь, чтобы я говорил, давай и сама…

- Она не была уродом.

Моя девочка.

Год. И недовольства во взгляде свекрови с каждым днем больше. Она сдерживает его. Она ведь хорошо воспитана и в жизни не пойдет против воли сына. Но я чувствую это её недовольство.

А потом оно прорывается все же.

В отдельных фразах. Нет, не упреках. Скорее… сомнениях. Я ведь была там… на фронте. Среди мужчин. И может, мое поведение отличалось вольностью? Может, я не сохранила себя для брака… может, имела связи с другими мужчинами?

Может…

В этом дело?

Поэтому не получается забеременеть?

И я сама поневоле начинаю сомневаться. Нет, не в связях… какие другие мужчины, когда в большинстве своем они, взглянув на меня, измененную, испытывали или ужас, или отвращение. Нет… да и ментальная связь, которую создавали исключительно, чтобы удержать меня в здравом уме, не позволила бы иных привязанностей. Но… холод.

И голод.

И ледяная земля, на которой порой приходилось спать. Многие дни без сна. Болота. пули… и тот маг, который ударил силой.

Это ведь могло повлиять?

Могло.

А потому, когда вдруг, когда я поняла, что беременна, я… я опять поверила в чудо.

- И больно, - я уцепилась за взгляд этой сволочи. – Это очень больно.

Одинцов был счастлив. И я тоже. И в какой-то миг вдруг показалась, что мы, как раньше, одно целое. Теперь-то я понимаю, что это – очередная иллюзия. Но… поверить хотелось.

И верила.

Целители меня наблюдали. Как иначе. И никто, мать его, не заметил неладного. Да, я уставала. Да, меня постоянно мутило. И сил не оставалось порой даже на то, чтобы подняться с постели.

Это бывает.

Беременность – это… тяжело.

Даже моя свекровь вдруг переменилась. И искренне беспокоилась. Не за меня. За мою девочку. За мою волшебную девочку, которая прожила два часа. Потому что…

Он смотрит на меня. Жадно так.

А я…

Я так и не смогла говорить об этом. И не хочу. Даже сейчас. Я все знаю. То есть, уже знаю. И не только я. Цена такая. Измененные детей иметь не могут.

Женщины.

Следствие воздействия силы на организм. И да, я здорова. Со всех точек зрения здорова. А вот дети… шансы родить даже не здорового, хотя бы жизнеспособного ребенка близки к нулю.

Это нам уже потом сказали. Выяснили.

И данные… никто ведь не предполагал. И да, случались беременности и раньше. Мало. Мы и беременеем-то с трудом. А уж потом… ведь война шла. И на войне всякое.

Холод.

Голод.

Списывали на это. До какого-то момента. А потом вдруг стало слишком много этих, мертвых, детей, чтобы отвернуться от них.