Она открывает глаза как раз вовремя, чтобы увидеть (и почувствовать), как их руки ложатся на бордовую дверь.
Штормовое напряжение лопается как мыльный пузырь. Ветер обрывается. Дневные звуки (машины в отдалении, шуршание листьев, пение птиц) возобновляют свой хор. Голд выпускает её руку и поворачивает дверную ручку.
- И это всё? – спрашивает Эмма. Она понимает, что слегка задыхается. Она вытирает ладони о джинсы и снова засовывает руки в карманы.
- А чего вы ожидали? Бурных аплодисментов? – он толкает дверь кончиком трости, и та легко отворяется.
Эмма вглядывается внутрь. Когда её глаза привыкают к тусклому освещению, тени обретают форму, открывая их взгляду хаос. Тумбочка перевёрнута, шарфы и перчатки разбросаны по всей крошечной прихожей. Пол усеян обрывками газет. Упавшая вешалка валяется в беспорядке одежды. Примятая алюминиевая бейсбольная бита и несколько клюшек для гольфа. Не меньше шести различных пар обуви.
Она смотрит на разорённую гостиную и жалеет, что оставила пистолет в бардачке “Жука”.
Прежде чем у неё появляется шанс исправить ситуацию, Румпельштильцхен отбрасывает ботинок кончиком трости и заходит в дом.
- Когда будете готовы, шериф, - говорит он, его голос эхом отдаётся в беспорядке вэйловской гостиной.
Её рука подёргивается - пальцы соскальзывают к жетону на поясе и проводят по вытертой коже, где должна бы находиться кобура - и она входит в дом следом за ним. (Румпельштильцхен, вероятно, лучшее оружие в городе… и честно говоря, если за ним не присматривать, может приключиться что-нибудь скверное). Они пробираются через беспорядок. Эмма осторожно переступает через вешалку для одежды и прихватывает с пола увесистую клюшку для гольфа - на всякий случай. Став шерифом, она пыталась играть по правилам - более-менее, ради Генри - но она уверена, что где-то в городском уставе есть подпункт, дающий ей право огреть Кору по голове клюшкой для гольфа прежде, чем упрятать эту ведьму за решётку на десять пожизненных сроков.
Несмотря на заклинание, следы борьбы и их собственные шаги, тишина окутывает дом, как пыль – антиквариат Голда. Гудит холодильник, механические часы отсчитывают секунды слишком громким тиканьем, которое растягивается на сотни миль. Ни Вэйла, ни Коры. Ничего и никого не видно, когда Эмма следует за Голдом в кабинет, библиотеку, кладовку с бельём, маленькую ванную.
В подвале тоже никого, и это её искренне удивляет. Там она крепче перехватывает клюшку для гольфа обеими руками, проверяя пространство за сделанным в домашних условиях лабораторным оборудованием, и игнорирует снисходительную ухмылку Голда.
Затем они медленно поднимаются по лестнице, хотя Эмма предпочла бы более бодрый темп, и выходят на второй этаж. Переходят от бетона и труб в подвале, через разорённый холл, к коридору второго этажа, выкрашенному в белый и светло-серый цвета. Если не считать плинтусов светлого дерева, коридор выглядит совершенно стерильным. Это нарушается лишь разбросанными там и сям по голым стенам масляными картинами. (Совсем как в больнице).
И в конце коридора, сквозь проём крайней справа двери, на ковер льётся мерцающий свет. Голубой и зеленый, персиковый, снова голубой и снова зеленый.
Впервые с того момента, как они вошли в дом, Эмма идёт впереди Голда. Ковёр почти полностью приглушает шаги, она крадётся вдоль стены к открытой двери, высоко подняв клюшку для гольфа. Может быть, Голд с его волшебным дымом и руками, создающими огненные шары – лучшее оружие в городе, но у него нет монополии на причинение травм грубой силой.
Дверь уже наполовину открыта, и это обеспечивает укрытие и позволяет заглянуть внутрь. Её взгляд выхватывает неожиданно современный декор: стены покрашены в разные оттенки серого с обертонами голубого, мебель и полки окрашены в чёрный, расставлены безукоризненно, обстановка смелая и с приятными линиями, и выглядит прямо как страница из каталога Икеи. На кровати лежит распластанная фигура. Это мужчина - и он дышит ровно.
Вэйл.
Она входит, не опуская клюшки, отказываясь от укрытия ради детального изучения комнаты. Она быстро оглядывает углы (Коры нет) и с досадой понимает, что пленительные огоньки были всего лишь отражением скринсейвера с телевизора, укреплённого на стене возле кровати. Она суёт голову в шкаф и прилегающую ванную.
Голд тоже заходит в комнату. Она почти подпрыгивает, напуганная его тихим появлением.
- Никаких следов Коры, - говорит она и раздражённо швыряет клюшку в дальнюю стену.
- Я пришёл к такому же выводу из того факта, что вы всё ещё живы. - Он выглядит не больше раздражённым из-за отсутствия Коры, чем выглядел бы, если бы ступил в лужу и расплескал грязь на ботинки. Только плотно сжатые губы и обыскивающий комнату острый взгляд говорят о чём угодно, только не о равнодушии.