Не забудь сказать спасибо. Лоскутная проза и не только

Всё это было ещё до меня, но по маминому рассказу представлялось довольно живо. Запасы хранились, наверное, между дверьми. У нашей квартиры входных дверей было две, внешняя и внутренняя, обе двустворчатые. Правые (если смотреть из прихожей) створки открывались очень редко, если только вносилось или выносилось что-то громоздкое. И там, в глубине между этими створками, отстоявшими друг от дружки сантиметров на сорок, дед устроил деревянные полки, куда складывались банки и жестянки с консервами, а внизу стоял ящик для картошки. Балкона у нас не было, а между дверьми всегда темно и прохладно. А в холодильнике “ЗиС” (который появился в доме, кажется, одновременно со мной – до этого всё скоропортящееся вывешивалось, разумеется, за окна) места было не так уж много.

На внутренней створке болтался огромный железный крюк, на внешней была петля (или наоборот? уже не помню). Если квартира на некоторое время пустела, последний уходивший должен был крюк накинуть и кроме обычного замка запереть внешнюю дверь особым штырьком на хитрую потайную щеколду.

Мне, когда я вошла уже в сознательный возраст и доросла до собственных ключей, всё это ужасно не нравилось. На дворе стояли шестидесятые, в песнях – сплошная дружба, доверие к людям, двери и сердца нараспашку… Но старшие, особенно дед и бабушка, были неумолимы. Им, видите ли, “того раза” вполне хватило.

“Тот раз” приключился во время войны. Деда отправили инженерить в северный военный порт, бабушка с мамой уехали в эвакуацию на Урал, и в Москве осталась только Настя. Если бы уехали все, домоуправление имело бы право заселить на “временно свободную жилплощадь” других людей, и тогда с отдельной двухкомнатной квартирой – бесценным даром судьбы, доставшимся деду в тридцать первом или тридцать втором за какие-то выдающиеся инженерные заслуги, – пришлось бы проститься навсегда. Такое происходило сплошь и рядом.

И вот Настя жила в Москве, работала где-то на производстве (надо же было карточки продуктовые получать), задерживалась там допоздна, а иногда и на сутки оставалась. Приходит она однажды домой на Пушкинскую, а наружная дверь вся искромсана. Крепкое дерево рубили топором – и прорубили, но вторая дверь устояла, видно, кто-то грабителей спугнул.

А подъезды тогда не запирались, кодовые замки появились только в девяностые, но дом наш до этого новшества не дожил…

Правду о Сталине – что он узурпатор, чудовище и палач – мама узнала ещё году в тридцать восьмом.

Лет, значит, в восемь. Просветил её молодой тогда дядя Фима, самый младший бабушкин брат, умница, дипломат, переводчик с немецкого, он мне потом цитировал Гейне в подлиннике, пытаясь преодолеть мою детскую неприязнь к “языку фашистов”. Просветил под большим секретом: сболтнёшь хоть слово, хоть полслова – и твоих родителей заберут в концлагерь или вообще расстреляют, а тебя – в детдом для детей врагов народа. И мама набрала в рот воды, горькой воды, отравленной – и никогда, никому вне семьи – ни звука. Пела пионерские песни, ходила строем, весёлая такая болтушка, всеобщая любимица, вступила в комсомол – и всё время знала: там, снаружи, за двойной дверью – ложь, и морок, и мрак.

Господи, ужасалась я с тех пор, как подростком узнала эту историю, ну можно ли было такое сотворить с восьмилетним ребёнком? Нашёл с кем поделиться дядь-Фима, умник великовозрастный!

А теперь думаю – вот пришла бы ко мне второклассница Майка и с порога бы завопила: представляешь, Марина, эти подлые вредители хотели убить дедушку Сталина, какое счастье, что их всех расстреляли! А? Смогла бы я удержаться? Никто ведь не рассказывал и теперь уж не расскажет, с чего у них вообще начался тот разговор…

Противоядием же, видимо, послужили счастливый мамин характер и здоровый скепсис. В чём-то она даже научилась бить противника его собственным оружием. Школьные сочинения, например, если не была уверена в успехе, заканчивала надёжной, испытанной фразой: “Итак, вперёд, туда, где развеваются знамёна коммунизма!”

И попробуйте под этим поставить меньше пятёрки…

Диафильмы

День рождения у меня в конце июня, и это никуда не годится. Ребят не соберёшь, никого в городе нету, да я и сама куда-нибудь уезжаю. Если в пионерлагерь на первую смену, то хотя бы на утренней линейке поздравят и вызовут “на флаг”. Подарят книжку из библиотеки, это хорошо, только бы не про войну. Или кулёк конфет, тоже неплохо, можно раздать всем в палате. Вот почему, интересно, в лагере “палаты”, как в больнице?

У Таньки день рождения очень удобный, двенадцатого октября. И когда она дорастает до собственных гостей, мама вносит рацпредложение. Будем праздновать оба дня рождения подряд, в ближайшие к двенадцатому октября субботу и воскресенье. И мне тогда не обидно, и взрослым облегчение: один раз возиться с готовкой вместо двух.

Для моих гостей отводится суббота, и это правильно: можно собраться попозже, после школы, и не расходиться допоздна. Танькина малышня приходит в воскресенье пораньше, к обеду, зато расходится уже часам к шести-семи, и можно начинать уборку.