(не) зажигай меня

Прошло две недели, а Аяз так и не вернулся. Я начала волноваться. Что могло его задержать? А если с ним что-то случилось? А если он… нашел себе другую? Так же как меня — захотел и заполучил.

Герхард с Людмилой меня откровенно раздражали: они противно улыбались друг другу, миловались, когда думали, что я не вижу, и утром выглядели сонными, но счастливыми. Мне было обидно — у меня-то лишь одна ночь и случилась. А так хотелось понять — не привиделась ли мне она? Действительно ли супружеская близость — такое счастье, как я запомнила? Впрочем, судя по довольной роже медведя — действительно, так и есть.

Несколько раз я спрашивала хана, где же его сын, но он только пожимал плечами: строительные материалы — дело такое, что Аяз мог и задержаться. Задержаться! Я понимаю, на день-два! Но не на седьмицу же! И когда, наконец, я завидела вдалеке маленький силуэт всадника, сердце вдруг заколотилась о ребра с такой силой, что в глазах потемнело. Снова на меня накатила слабость, подгибающая колени. Вдруг затошнило от волнения и страха. Вот сейчас он приблизится — и что я ему скажу? Неужели он не поймет, что раз я здесь и жду его — то теперь точно никуда не денусь? Потому что сказать о своих чувствах словами я точно не смогу.

Всадник не торопился, и я вдруг поняла, что произошло что-то нехорошее. Разлюбил? Изменил? Встретил другую? Что могло произойти за три недели? Сжала руки в кулаки и вскинула голову. Я леди Оберлинг. Что бы ни случилось — унижаться не буду.

Аяз медленно подъехал, расседлал лошадь, обнял ее и что-то прошептал в ухо, отчего Ведьма фыркнула, махнула хвостом и самостоятельно потрусила к пасущемуся недалеко от стана стаду. Не глядя на меня, мой супруг пошел к бочке, зачерпнул воды деревянным ковшом и жадно напился, не замечая, что вода льется на белую рубашку с кружевами на рукавах и светлый, расшитый цветами жилет. Я молча ждала, не решаясь заговорить. Когда он, наконец, изволил заметить меня, я по-настоящему испугалась — мне вдруг показалось, что это совершенно чужой человек.

Не спуская глаз с моего лица, муж медленно расстегнул жилетку, развязал завязки манжет, распустил ворот белоснежной франкской рубашки. Стянув жилет, отшвырнул его куда-то в сторону, принялся вытаскивать рубашку из брюк. Я сглотнула, чувствуя, как одного взгляда на его смуглое гладкое тело, на напрягшиеся мышцы живота, на сильные руки и плечи, по моему телу прошлась горячая волна. Он подошел ко мне почти вплотную; никакого постороннего запаха на нем не было. Он пах солнцем, пылью и потом.

— Это правда? — безжизненным голосом спросил он.

— Что правда? — растерялась я.

— Правда, что ты была любовницей Эстебана?

Кровь отхлынула от моего лица, я почувствовала, как похолодели руки и сдавило грудь. Аяз внимательно разглядывал меня и, наконец, заключил:

— Значит, правда.

Я вскинула голову горделиво: даже если и была, то что из того?

— Не любовницей, а возлюбленной, — спокойно ответила я. — Это совершенно разные вещи.

И не в силах видеть его гневные глаза, развернулась и ушла в шатер, лишь чуточку пошатнувшись от внезапного головокружения. Опустилась на подушки без сил, обхватила себя руками, усмиряя охватившую тело дрожь. Отчего же мне так плохо, так больно? Отчего же в груди жжет не огнем — холодом? Словно сквозь пелену я слышала, как он сдавленно ругается там, за тонкой войлочной стеной, как с глухим стуком ударился об землю котелок, как выплеснулось на тело ведро воды.

Он зашел в шатер полуголый, в мокрых штанах, отодвигая босой ногой подушки и сел ко мне спиной. От мокрых волос по плечам и пояснице стекали капли воды, которые мне нестерпимо хотелось поймать пальцами. Я даже засунула руки под бедра, чтобы они не зудели от этого желания.

— Расскажешь? — глухо спросил Аяз.

— Не о чем рассказывать, — тихо и жалобно ответила я. — Он мне нравился, очень. Я была им увлечена. А он меня любил.

— И вы?..

— Пара поцелуев, не более того.

— И вас не застали в постели?

— Что? — взвилась я. — Какой еще постели? Ты же знаешь — я была невинна!

— Мало ли, — неуверенно пробормотал он. — Есть разные способы.

— Расскажешь? — прищурилась я.

Он тихо усмехнулся, и я увидела, как расслабляются напряженные плечи.

— Расскажу. И покажу. Ты меня не обманываешь, Вики? — он обернулся, и я увидела в его глазах искреннюю боль. — Я не перенесу, если ты будешь любить кого-то, кроме меня.

— Хочешь правды? Слушай, — посмотрела я в его глаза. — Ничего не было. Ничего серьезного. Не потому, что я не хотела — он не захотел. Пощадил меня.

— Я не пощадил, — прошептал Аяз, глядя на меня даже испуганно.

— Тебе я была нужна, — ответила я. — Ему, стало быть, нет.

Прости меня, Эстебан, ты все равно не сможешь оправдаться. Я знаю, что ты по-настоящему любил меня — может быть, даже больше, чем этот молодой узкоглазый мужчина, сидящий рядом с потерянным видом. Степняк-то больше думает о себе. А ты думал, как будет лучше мне.