Не жалея жизни

— Ну вот, теперь все стало на свои места, — с удовлетворением сказал майор и далее спросил: — А почему, собственно, вы допускали просрочки с оплатой этих сборов? Что, денег у вас не хватало?

— Часто это получалось потому, что к сроку оплаты я находился в торговых разъездах, а иногда не бывало денег. Там уйма всяких налогов, не успеешь оплатить один, надо нести второй, а там, смотришь, подходят сроки платежей по другим. А не внес в установленное время — сразу найдут тебя.

— Мо Дэ-шин говорил с вами наедине и где, у себя в конторе или приезжал в Чекерты?

— Как-то в мою лавку, в момент, когда я был один, зашел лаоцзунь Калмык-Куринской кунанжуз Курбан, я знал его еще со времени проживания на прежнем месте, он частенько брал у меня товары в кредит. Курбан строго сказал мне, чтобы я явился в Калмык-Куре к Мо Дэ-шину… Затем он присутствовал при разговоре Мо Дэ-шина со мной, а после того, как я оформил подписку, Мо Дэ-шин сказал, что в делах мною будет руководить Курбан.

— В каких делах, скажите точнее!

— В дальнейших поездках я должен был вести розыск антигоминьдановских элементов. Особое внимание обращалось на тех, которые призывали людей уходить в горы, к партизанам, Курбан называл их бандитами. Тяжело и опасно было выполнять задания Курбана, а особенно — когда в Нылхинских горах началось восстание скотоводов.

— Ну и сколько таких людей, стоявших за национально-освободительное движение и участвовавших в нем, было арестовано кунанжуз по вашим доносам? — спросил Онгарбаев.

— Много. Задания Курбана и самого Мо Дэ-шина, с которым я тоже встречался часто, выполнялись мною аккуратно. Всех, кого схватила кунанжуз по моим доносам, я сейчас уже не в состоянии вспомнить.

— Назовите тех, кого помните, — потребовал Онгарбаев. Он пододвинул лист бумаги, взял ручку и приготовился записывать.

Саурбеков склонил голову, долго молчал. Раза три снимал с головы тюбетейку, покрытую черным бархатом и расшитую серебряными узорами узбекского орнамента, и, повертев ее в руках, снова надевал. Видно было, что ему очень тяжело ответить на этот вопрос. Наконец с большой неохотой он выдавил:

— Из казахов память сохранила Муслима и Абдрасула из Сумташа, Кадыра Душебаева и Султана Адасбаева из Аксу и Ажибека Алмабаева из кишлака Хатычура.

И снова смолк.

— А зачем вы делите их по национальному признаку? — живо спросил майор.

— Так приучил меня Курбан, — ответил все так же сдержанно и глухо Саурбеков. — Очень много было арестовано калмыков. В их число попали и мои хорошие знакомые Баше и Гегиль Джугуровы из Кенсу, Тапачи Джугуров и Миля Гочилов из Хатычура.

Саурбеков еще силился вспомнить какого-то молодого калмыка, но не назвал его.

— А сколько ему было лет? — спросил Онгарбаев.

— Четырнадцать-пятнадцать, не больше…

Саурбеков помедлил и затем стал называть запомнившихся ему арестованных из числа уйгуров:

— Кадыржан, жил в Чекертах, Саут Амутбараков и Касым Толипов из Аксу, житель Сумташа Ажиахун Курбеков. Среди арестованных были узбеки Рани Салыбаев, что проживал в Чекертах, и Азиз Шаниятов из Сумташа. По Чекертам еще помню дунганина Мыгаза Нурахунова.

— Когда повстанцы очистили Илийский округ от гоминьдановцев? — спросил майор Саурбекова вслед за тем, как тот сказал, что больше фамилий не помнит.

— К концу августа сорок четвертого в Кульдже и ее уездах не было уже гоминьдановских войск.

— Быстро убегали, — заметил майор. — А как кунанжуз поступила с вами? Взяли с собой?

— Нет, гражданин начальник, не могли, — невесело улыбнулся Саурбеков. — Перед их бегством я находился в Калмык-Куре, виделся с Мо Дэ-шином и Курбаном. Оба они сказали, что скоро возвратятся, а до того времени велели мне находиться в Шаты. «Курбан, — сказал Мо Дэ-шин, — найдет вас там или пришлет своего человека, с которым вы вступите в разговор лишь после того, как он назовет вас по имени «Ман». Такую кличку они дали мне, когда заставили работать на них.

— Вы сразу поехали в Шаты?

— Нет. Сначала в Карасу, что неподалеку от Аксу, где я жил последние два года. Было опасно, кругом разъезжали повстанцы, и к себе домой я пробирался степью и горами и только ночью. Пробыл несколько часов и той же ночью уехал в Шаты.

— Чем занимались там?

— Ничем. Скрывался в доме одного местного торговца, узбека, эмигрировавшего из Киргизии еще в первые годы Советской власти. Ждал Курбана. Вместо него к хозяину приехал его знакомый, пятджинский дамулла. Он-то и оказался посланцем Курбана, и в день приезда, за пилау и чаем, в момент, когда хозяин зачем-то вышел, передал мне задание Курбана — поступить добровольцем в армию повстанцев.

— Но это не так легко было сделать, — тихо проговорил майор, внимательно посмотрев на Саурбекова, и спросил его: — Ну и как, приняли вас в армию?