Не жалея жизни

Майор слушал внимательно. Он время от времени отзывался на высказываемые Николаевым доводы коротким «да», а когда тот закончил, сказал:

— Скорей всего подтвердить все это на очных ставках вряд ли удастся.

— Признает он или нет, очные ставки надо проводить, — сказал Онгарбаев.

— Такую необходимость я не отрицаю и не об этом говорю. Будет ли достигнут желаемый эффект? Вот в чем вопрос, — ответил наставительно майор. — Надо подумать о других мерах.

— У Бахыта имеются большие возможности для разоблачения Орхи Базыбекова, — продолжал Онгарбаев. — Он не только видел это письмо, но слышал суждения Орхи об опасности и нецелесообразности дальнейшего хранения этого документа. Жаль, конечно, что Бахыт не знает, кто привез Орхе это письмо. Мы-то теперь уже знаем этого лазутчика.

После обсуждения создавшейся ситуации в следственном отделе министерства майор Куспангалиев принял решение — дать очные ставки Орхе Базыбекову, но сначала не с Саурбековым, а с мачехой — по обстоятельствам передачи ей шелкового платка вишневого цвета. Затем уже с Саурбековым и в конце с Бахытом Талапбаевым.

Орха Базыбеков, по крайней мере наружно, остался спокойным, когда утром следующего дня увидел в кабинете Онгарбаева сбою мачеху. Она бросилась было к нему со слезами на глазах и причитаниями, но переводчик остановил ее и вернул на место. В этот момент в глазах Орхи промелькнула тревога. Но он тотчас же взял себя в руки. Мачеха еще шмыгнула носом несколько раз, но, выпив глоток-два воды, поданной ей переводчиком, успокоилась. Опознав вишневый платок, лежавший в числе других на приставном столике, она объяснила обстоятельства, при которых Орха подарил ей этот платок. Но Орха ответил, что платок видит впервые и не давал его мачехе. «Она путает», — сказал он далее голосом громче обычного, видно, с досады, и смолк. Алхан, так звали эту уже не молодую женщину, в ответ удивленно посмотрела на Орху и, как поняли следователи, сообразила, почему Орха отказался подтвердить ее показания, сникла, но ничего больше не сказала. А когда ей предложили подписать ее показания, записанные в протоколе очной ставки, она сделала это так же робко, как и вначале, подписывая объявленное ей письменное предупреждение об ответственности за дачу ложных показаний. Выходя из кабинета, обернулась, посмотрела на Орху и вновь заплакала. Вслед за ней увели в камеру Орху Базыбекова. Решено было дать ему некоторое время на размышления. Во второй половине дня его вызвали вновь, теперь уже на очную ставку с Саурбековым.

Признав, что встречался с Саурбековым на базаре в Иссыке и после этого угощал его у себя дома и беседовал с ним об изгнании гоминьдановцев из Синьцзяна, Орха наотрез отказался подтвердить показания Саурбекова о передаче им свертка в вишневом платке с письмом Бурбе. Однако Орха долго не решался подписать эти свои показания.

Когда утром следующего дня Орха увидел в том же кабинете своего зятя Бахыта Талапбаева, он оторопело посмотрел на него, не смог даже поздороваться, сел на предложенный стул и опустил голову. Все заметили, что прежняя самоуверенность оставила его.

— Когда и где вы видели у Орхи Базыбекова письмо, полученное им из Синьцзяна от гоминьдановской разведки? — спросил майор Талапбаева.

— Это было в квартире Орхи Базыбекова незадолго до моего ареста. Боясь разоблачения, а на эту тему мы часто говорили после ареста Нохи, Орха Базыбеков говорил мне, вынув из кармана письмо, что этот документ — письменное задание наших руководителей, когда-то нужен был нам, а теперь хранить его стало опасно. Затем достал коробку спичек и зажег письмо, тут же понес его, уже горевшее, и бросил в угол, у входной двери в квартиру. Обождал, пока оно сгорело все, растер пепел и прикрыл веником.

Орха Базыбеков не дал прямого ответа, но не стал и оспаривать показаний Бахыта. А тот еще раз заявил, что рассказал следствию правду и расскажет об этом так же обстоятельно на судебном процессе. Он, действительно, так потом и поступил.

С Орхой Базыбековым продолжался разговор после очной ставки весь остаток дня, но безрезультатно. Он не сказал по этому вопросу ни одного слова. Но и ничто уже не могло ему помочь. Последние три очных ставки сломили его душевное равновесие, поколебали убежденность позиции, которой он придерживался на следствии. Он понял, что разоблачен полностью. Под давлением предъявленных ему на предварительном следствии улик он на заседаниях трибунала признал свою принадлежность к гоминьдановской разведке и то, что в СССР пришел во главе резидентуры с целью проведения здесь антисоветской подрывной работы и сбора разведывательных данных.

* * *

Крутые сопки южного берега, густо облепленные кустами боярышника и барбариса, тяньшанской елью и осиной, местами уже пожелтевшей, да несколько белых кучевых облаков отражались в зеркальной бирюзовой глади озера. В западной стороне, высоко в небе, парил орел, и его бледная тень, казалось, не скользила по озеру, а уходила в бездонную глубину прозрачной холодной воды и терялась там. Горное безмолвие нарушал лишь отдаленный рев водопада.