Не жалея жизни

В чекистской работе всякое предположение должно опираться на факты. Это Петр Иванович знал хорошо, поэтому смутные свои подозрения о том, что где-то он уже видел такие четки, пока не выложил. Да и что может значить, если даже и видел? Но вспомнить необходимо. Что четки упали — это, конечно, случайность, но что их владелец обстрелял засаду, кстати, для ночного времени достаточно метко — пуля впилась в кочку в двух-трех вершках от красноармейца, — уже не случайность. Значит, ему было не резон попадать в руки пограничников, значит, цели лазутчика были далеко не «святые».

С четок мысль перескочила на узнанное от Константина Артемьевича, что в Никольском соборе объявился новый епископ. Сразу же припомнились сигналы об усилении борьбы в местном соборе против церковных обновленцев, о том, что в церкви больше стало верующих за счет осевших в городе монахов и монашенок, а также понаехавших из разных мест России в связи с закрытием ряда церквей архиереев, дьяконов, бесприходных попов и людей неизвестных званий.

Потрогав четки еще раз, прежде чем убрать их в сейф, Петр Иванович усмехнулся: «Ну вот и потянуло меня на дела церковные. Вишь, как ловко получается: епископ, обновленцы, беглые монахи, бесприходные попы — словно по четкам перебираю».

Отхлебнув из кружки настоявшегося чая, Петр Иванович вздохнул, вынул чистую папку и крупно написал сверху «Четки». Пока что в папке было всего два документа: протокол осмотра места обнаружения четок да рапорт самого Сажина об обстоятельствах, сопутствующих их появлению на границе.

Новый епископ

Перед домашним киотом мерцали три свечи, освещая иконы. Колеблющийся свет неровными бликами отражался на образах, и лики на иконах го проступали, то исчезали в темноте. Но сидевший в деревянном кресле не смотрел на киот. Опустив голову на ладони рук, поставленных на колени, он был недвижим и, казалось, дремал.

Жалобно пискнули петли, дверь отворилась, и в келью, пригнувшись вошел мужчина в монашеском одеянии. Он привычно перекрестился, разгладил бороду с сильной проседью и окликнул сидящего:

— Не спишь ли?

— Нет, отец мой, просто задумался.

— Да, суровы испытания господни за прегрешенья наши. Но уж больно ты резко в своих проповедях на обновленцев ополчился. Мягче, Герман, надо. Мягче.

— Время, отец мой, жесткое, и мягче нельзя. Вспомни историю церкви нашей на Руси. Как только в религии послабление, так светские власти усиливали гонения. Так было при Алексее Михайловиче, Петре Первом, Анне Иоанновне…

— Нет, Герман, при Петре Великом не раскол породил усиление светской власти, а, наоборот, ее возвышение привело к углублению разногласий среди князей церкви, а потом и к расколу.

— Ах, какое это имеет значение. Ведь гонения-то пали на священнослужителей! — воскликнул Герман.

— Имеет. Не забывай, что ты не рядовой священник, ты епископ, князь церкви, и от тебя зависит многое в борьбе за сохранение религии в епархии. Гибче надо быть. Вспомни, как Иван Калита собирал Московское государство: где лаской, где посулом, где словом нелицеприятным, а где и поклоном низким перед басурманами.

— Так то светский князь.

— Дело в тактике, в средствах, а не в том, что Иван Калита был князем светским, а не духовным. Заметил ли ты, что в соборе среди мирян было много клириков.

— Заметил.

— Так вот, не все они согласны с жестокой линией патриарха Московского и Всея Руси Тихона Белавина, хотя и в обновленчество не ударились. А ведь могут отколоться… Или возьми причт нашего храма. Есть такие, как отец Порфирий. Они глубоко, истинно веруют, однако к обновленцам, а кажется и к властям предержащим, лояльны.

Наступила тишина. Каждый обдумывал сказанное другим. Архимандрит Феоген был духовником Германа, да и по жизненному опыту чуть не вдвое старше. Герман же, хотя и был епископом, имел от роду всего 45 лет. Не один год они служат богу вместе, давно у Германа нет от Феогена секретов, а такие беседы помогают понять, как укреплять в народе пошатнувшуюся веру в бога.

Феоген снял тяжелый наперсный крест, положил его на киот под образами, сел в другое кресло, расправил бороду и снова заговорил.

— Сергий, став местоблюстителем патриаршего престола, сразу же повел дело к объединению церкви и, чтобы выбить почву из-под ног обновленцев, заявил о лояльности церкви по отношению к новой власти. Хотя один свят дух знает, что он в тот момент думал. Но нужно было объединить верующих, преодолеть наметившийся раскол. Разве не так?

— Так, — тихо отозвался Герман.

— Только в соединении сил наших можем мы удержать паству в лоне церкви православной и как-то влиять на положение на Руси. Да и уповаю на всевышнего, — Феоген набожно перекрестился, покосясь на киот. — Не будут англичане, французы и германцы терпеть большевиков. И белое воинство, ныне временно находящееся в далеких палестинах, не оставляет надежд на возвращение на землю предков. И, верю, придут они не как блудные сыны со смирением, а как воины во славу Христову с мечом, разящим скверну безбожия.

— Все в руце божьей!