Неаполь, любовь моя

Я читал, не отвлекаясь и не думая ни о чем другом, и рассказ мне понравился. Мне показалось, что он легко читается, но при этом не лишен смысла. За окном парковалась какая-то машина. Я решил, что надо написать еще несколько рассказов, а потом отправить их куда-нибудь. Закурил вторую сигарету. Подумал, что должен писать рассказы, пока ищу идею для романа. У меня было уже пять рассказов, останавливаться было бы неправильно: я почувствовал, что могу сделать это, даже немного воспрянул духом. Подумал, что сидеть весь день дома и писать – это в принципе и есть та работа, которой мне интересно заниматься. Я хорошо себя представлял в роли писателя, молчаливого и гордого, но при это не лишенного сердечности, но меня прервала мама, сказав, что в коридоре уже воняет табаком. Я попросил у нее прощения и, не переставая смотреть на улицу, потушил сигарету, раздавив ее со всей силой, на которую был способен.

На небе сияло солнце, старательно посылая к земле свои лучи. Пьяцца дель Джезу – с того места, откуда я смотрел – была залита светом. Я был не в пальто, а в кожаной куртке, не в новых кроссовках, а в туфлях, за которые отдал целое состояние в прошлой жизни. Я побрился и тщательно выбрал рубашку, лазурную с узором из синих цветов. Посмотрел на свое отражение в грязном окне поезда. Подумал, что Лола может и не узнать меня сразу, я уже ничем не походил на того неудачника, с которым она познакомилась.

Я ждал ее и злился, что не знаю, с какой стороны площади она появится. Выбрал одно направление и смотрел только туда. Пару раз повернулся вокруг своей оси и потом наконец увидел ее парящее пальто, оно появилось как раз в той стороне, которую я выбрал. Я поднял руку. Лола подошла и поцеловала меня в обе щеки. На ней были большие очки, круглые, с позолоченной оправой, а под пальто – черные брюки и облегающая блузка, тоже черная.

– Давно ждешь? – спросила она.

Я ответил, что это неважно. Она спросила, куда мы пойдем.

– Ты уже обедала?

– Да, но мы можем еще раз пообедать.

Мы сели за столик у того же бара, где я смотрел матч.

– Вот здесь я увидел, как ты идешь по улице, а потом пошел следом, – сказал я, указав на точное место, где это произошло.

– Знаю, – ответила она.

– Что вам принести? – спросил бармен.

Я заказал горячий чай и немного холодного молока к нему. Она взяла эспрессо и круассан с кремом.

– Почему ты взял чай? – спросила она, когда бармен ушел.

– Предпочитаю чай, – ответил я.

– А почему?

– Не знаю, кофе меня бесит.

Бармен вернулся и поставил на наш столик поднос.

– Вот, – говорил он каждый раз, когда переставлял что-то с подноса на стол.

– Ты не против, если я буду пить кофе при тебе?

– Нет. Но был бы против, если бы ты при мне ела рыбу.

– Не любишь рыбу?

– Ага, – ответил я.

Она поболтала ложечкой, чтобы размешать сахар.

– Почему? – спросила она меня и потом поднесла чашечку к губам – восхитительным, большим и безмятежным, как необитаемый остров.

– У меня есть рассказ на эту тему. Точнее, это один из эпизодов в рассказе.

– Ты правда пишешь?

– Да.

– И что именно пишешь? – Она поставила на стол белую чашечку с отпечатком красной помады на ней.

– Рассказы пока что.

– Я бы хотела их прочесть.

– О’кей.

– Почему ты не ешь рыбу?

Я налил молоко в чашку, помешал ложечкой, чай сменил цвет.

Я рассказал, что в моем детстве у бабушки была сумасшедшая подруга, которая осталась одна, без мужа и без детей, она кормила кошек со всего района, поэтому ее руки постоянно воняли рыбой. При встрече она больно щипала меня за щеку, поэтому теперь у меня запах рыбы ассоциируется с этими руками. Лола, стараясь не раскрошить круассан на пальто, ела его над столом. Спросила, правда ли я был моряком. Я ответил, что да, и она заметила, что это странно, когда моряк не ест рыбу.

– По-твоему, моряки только и делают, что сидят с удочкой на борту и ловят рыбу на обед?

– Нет?

– Нет. Рыбу едят только по четвергам.

– Почему по четвергам?

– Просто так.

– Ты долго был моряком? – спросила она, когда доела круассан.

– Шесть лет, – ответил я.

– Почему ушел?

– Характерами не сошлись.

Она улыбнулась мне, и я снова отпил чай.

– Ты мне скажешь свое настоящее имя?

– Может быть, – ответила она.

За ее спиной по улице то и дело проходили люди.

– Почему Лола?

– Ты не чувствуешь, как воняет блевотиной? – спросила она.

– Нет, не думаю.

– Не чувствуешь странную вонь, нет?

– Нет, вроде бы.

– А я чувствую. – И она продолжила оглядываться по сторонам.

Я сказал ей, что лучше уйти, пока я навсегда не стал у нее ассоциироваться с этой вонью.

Я зашел в бар и подошел к кассе. Она следом. Покопалась в сумочке и достала кошелек. Я сказал, чтобы она не волновалась. Заплатил 6 евро и 50 центов. Оставил бармену эти 50 центов на чай.

– Что будем делать? – спросила она, и я предложил прогуляться вниз по склону.

Мы перешли виа Монтеоливето, прошли мимо Дворца почты, мои руки были в кармане джинсов, ее – в карманах пальто. Я остановился на светофоре, у пешеходного перехода, она закурила.

– После философии что собираешься делать? – спросил я ее.

– Хотела бы работать в кино главным оператором.

Загорелся зеленый.