Неаполь, любовь моя

Мои родители по-тихому давали мне по пятьдесят евро в неделю – они любили меня. Я находил деньги на столе и, ничего не говоря, клал их в карман, потом старался сделать так, чтобы не потратить все сразу. Мне бы пригодилась пара новых ботинок, но я не думал о них. Карманы джинсов порвались, и я их зашил. У другой пары были дырки на заднице, и я носил их, выпустив поверх майку.

Но не думать о деньгах все равно не получалось. Я шел, слегка касаясь стен, как делают кошки в поисках тени. Дошел до перекрестка с Лоджеттой. Перешел на виа Террачина. Рядом был зеленый забор, за которым рос район Лауро. Дома были отреставрированы, и я предположил, что Бейрут, должно быть, выглядит примерно так же. Прошел перекресток, который вел к стадиону. Посмотрел на курву Б. и начал истекать потом, вытер платком лоб. Прошел перекресток с виа Гульельмо Маркони, позвонил в домофон.

– Молодец, – сказала мне с порога сиделка Джулия – толстая, старая полячка.

Она выглядела усталой, светлые волосы начали понемногу седеть. У нее были сильные руки. Джулия рассказывала мне, что в Польше во времена коммунизма она преподавала историю, а ее муж работал инженером. Но недолго музыка играла, коммунизм закончился, и они приехали в Неаполь. Муж Джулии теперь работал водопроводчиком.

– Сегодня он плохой, – сказала сиделка.

– Что он сделал?

– Много плохих ругательств, – ответила она.

Мы прошли по коридору, и я поздоровался со стариками, которые сидели в гостиной. Потом постучал и вошел в комнату деда. Он лежал на кровати и пытался смотреть телевизор, держа в руке незажженную сигарету.

– Привет, – сказал я.

– Эй, – ответил он и положил сигарету в карман пижамных штанов; врач сказал ему бросить курить, но дед продолжал тайком.

Он захотел встать, и я ему помог. Дед поцеловал меня и снова сел, выпрямил спину, положил руки на колени.

– Мне надоело, – сказал он, как обычно.

Я посоветовал ему не думать об этом, а дед ответил, что после определенного возраста можно только умереть.

Я попытался сменить тему.

– Ты смотришь матчи «Наполи»? – спросил я, и дед посмотрел на меня, чтобы понять, что я сказал, как будто на моем лице были субтитры.

– А кто все эти люди? Для чего мы их покупаем, если покупаем? – спросил он.

– Они молодые. Воспринимай их как вложение.

– Что?

– Они станут лучше. Дай им время.

Он ответил только, что ему восемьдесят восемь лет.

Комната была маленькая и голая, с белыми стенами. Тут были кровать, телевизор, тумбочка, на которой стояло фото моей бабушки. Еще письменный стол, а на нем – сложенные вещи. В углу маленький шкаф. Дед сказал, что ему хочется мороженого, и попросил принести ему обувь, чтобы сходить в бар. Я спросил, можно ли ему выходить, не будет ли хуже. Он сказал, что ничего не боится и не обращает внимания ни на кого, делает, что хочет, даже в его возрасте никто не может ему указывать, как жить. Я посоветовал ему не выходить, сказал, что схожу сам. Он дал мне 5 евро и велел ничего никому не показывать.

Я оставил решетку приоткрытой и вошел в бар. Купил рожок «Альгида», положил в белый пластиковый пакет. Заплатил, засунул сдачу в карман. Обернул мороженое в пакет и спрятал под майкой. Вернулся обратно. Когда за мной закрылась дверь комнаты деда, я сел на кровать рядом с ним. Развернул мороженое, сложил полосатые кусочки упаковки в пакет и протянул ему рожок. Он укусил его оставшимися зубами.

Я встал и пересел на стул.

– Потом вынеси мусор, чтобы никто ничего не видел, – сказал дед, пока ел.

Я в ответ подмигнул.

Дед спросил, помню ли я, что, когда он забирал меня из школы, я часто капризничал, если он не покупал мне чипсы, цеплялся за фонарный столб так, что меня нельзя было от него оторвать и отвести домой.

– Помню, – сказал я.

– А помнишь, когда мы приходили домой, ты говорил: «Дедушка, я устал», и мне приходилось нести тебя на руках на четвертый этаж.

– Помню.

– Ты был плохим ребенком, – сказал дед.

– Ты тоже был плохим, – ответил я, намекая на то, как он кричал на мою бабушку и оскорблял ее, как он был всем недоволен, и это его недовольство распространялось по всему дому, и все, кто жил с ним рядом, постоянно находились в напряжении, жили в страхе, что они делают что-то плохое.

Он мне не ответил. Я сказал, что после мороженого хочется выкурить хорошую сигарету, я дам ему одну и ничего никому не скажу. Еще сказал, что он курил семьдесят пять лет и теперь нет разницы – одной сигаретой больше, одной меньше. Глаза деда, когда-то зеленые, сейчас выцвели и стали почти одного цвета с лицом, серо-желтый белок.

– Я же сказал «нет»! – крикнул он.

Я посоветовал ему успокоиться, это просто шутка. Взял пульт и переключил на другой спортивный канал.

– Переключи, – попросил дед. – Не хочу больше это смотреть.