Неаполитанские хроники

Поскольку в те времена куплеты распевали по любому поводу, то, когда разнесся слух, что Колиньи оправляется от ран, появился следующий куплет по поводу его выздоровления:

Мадам Лонгвиль,
Утрите ваши глазки,
Смерть Колиньи всего лишь сказки.
На свете хочет он еще пожить,
За что его отнюдь нельзя корить:
Уж для того он жить желает вечно,
Чтоб вашим быть любовником, конечно!

Однако сочинитель куплета ошибся. Колиньи снова занемог и через несколько дней умер; причиной его смерти стало то, что, безоглядно руководствуясь своей любовью, он переоценил собственные силы.

Согласно статистике того времени, он был четыре тысячи сто третьим дворянином, убитым на дуэли с момента восшествия Генриха IV на престол в 1589 году.

Что же касается победителя, то его не стали беспокоить, но при условии, что он попросит у королевы-матери позволения отлучиться.

В итоге он получил это позволение и уехал в Рим.

Он находился там в начале июля 1647 года, то есть в тот момент, когда вспыхнуло восстание Мазаньелло.

Посмотрим, какие мысли внушила отважному поборнику чести новость об этом восстании.

«Поскольку папа Иннокентий X, — говорит герцог де Гиз в своих «Мемуарах», — проникся большой дружбой ко мне, я счел своим долгом сберечь его расположение и его доверие, дабы послужить, если это окажется возможным, орудием его примирения с Францией, а так как мне было известно, что кардинал Мазарини страстно желал добыть кардинальскую шапку для своего брата, в ту пору архиепископа Экского, полностью преданного его интересам, я, пообещав кардиналу свою дружбу и поклявшись оказывать ему услуги, стал со всем тщанием разбираться, почему папа не спешил пойти навстречу его желанию».

Но если г-н де Гиз чего-либо хотел, он хотел этого всерьез, так что ему удалось добыть для брата его высокопреосвященства кардинальскую шапку, которой тот домогался.

Он преуспел в этих переговорах как раз к тому моменту, когда в Рим, доставленное нарочным, пришло известие о восстании в Неаполе.

Главарем этого восстания был лаццароне, звавшийся Томмазо Аньелло д’Амальфи, а сокращенно — Мазаньелло.

Ошибочно считалось, что наименование «д’Амальфи» обозначает место рождения Мазаньелло, но это было всего-навсего его родовое имя.

Возможно, это родовое имя на самом деле произошло от того, что дед Мазаньелло или его прадед жили в Амальфи до того, как поселились в Неаполе, однако сам он родился в квартале Вико Ротто, возле церкви дель Кармине, в регистрах которой я отыскал запись о его крещении.

Что за человек был этот странный главарь мятежа? Никто ничего о нем не знал. Откуда бы ни явились он и его предки, имя его никогда не звучало за пределами Старого рынка.

Что же касается самого мятежа, то о нем известно лишь одно: поводом к нему стала корзина фиг, с хозяина которой хотели взыскать новый налог, введенный на фрукты герцогом де Аркосом.

Фруктовщик подбросил содержимое корзины вверх и крикнул:

— По мне, так пусть лучше народ их съест, чем платить налог!

Народ не заставил обращаться к нему с подобным призывом снова и съел все фиги.

Этот неожиданный разгул вскружил ему голову, и он взбунтовался.

Герцога де Гиза тотчас посетила мысль принять участие в этих волнениях, действуя в пользу Франции, находившейся тогда в состоянии войны с Испанией, причем участвовать в них он намеревался не иначе как в роли предводителя восстания.

Хотя о восстании Мазаньелло все наслышаны, в свое время мы расскажем вам о нем подробнее, ибо наше долгое пребывание в Неаполе позволило нам собрать новые сведения об этом событии, подобного которому нет в истории ни одного народа.

Как только герцогу де Гизу пришла в голову упомянутая мысль, он приступил к ее воплощению.

На сей раз ему показалось, что корона на его голове будет смотреться не хуже, чем шелковый чулок мадемуазель де Понс.

В нашей следующей беседе мы увидим, как он взялся за дело.

VIII

Возникшим у него замыслом герцог де Гиз поделился вначале с бароном де Моденом, своим камергером.

Барон счел дело несложным и сообщил принцу, что как раз в эти дни в Риме находится капитан Перроне, брат знаменитого разбойника Доменико Перроне, которого Мазаньелло сделал одним из своих подручных.