Неаполитанские хроники

Меж тем случилась ссора г-жи де Монбазон с г-жой де Лонгвиль, наделавшая столько шума в Париже. Я ни на минуту не сомневаюсь, что вы не хуже меня знаете причину этой ссоры, но, поскольку с тех пор, как она имела место, прошло более двухсот лет, мне кажется небесполезным освежить ее в вашей памяти.

Как-то раз, когда г-жа де Монбазон, жена Эркюля де Рогана, герцога де Монбазона, устроила у себя во дворце многолюдный прием, по окончании вечера одна из ее служанок нашла на полу в гостиной два любовных письма: написанные мужчиной и адресованные женщине, они не оставляли никакого сомнения по поводу характера отношений, существовавших между двумя этими особами; однако в найденных письмах, ни одно из которых не было подписано, не оказалось ни имени, ни ласкательного прозвища дамы.

Поскольку г-жа де Монбазон соперничала с г-жой де Лонгвиль в красоте и влиянии, она сочла не противоречащим правилам честной борьбы заявить, что письма эти выпали из кармана г-жи де Лонгвиль и написаны они г-ном де Колиньи, который ухаживал за ней.

Госпожа де Монбазон была знатной дамой, но г-жа де Лонгвиль была дамой еще более знатной.

В девичестве она звалась Анной Женевьевой де Бурбон и, как и герцог Энгиенский, ее брат, родилась в Венсенском замке во время тюремного заключения принца де Конде, ее отца. Понадобилось не менее трех или четырех лет заточения, чтобы приблизить принца де Конде к мадемуазель де Монморанси, его жене, той самой красавице Шарлотте, ради которой Генрих IV совершил в пятьдесят лет почти столько же безумств, сколько г-н де Гиз совершил их в тридцать лет ради мадемуазель де Понс. Мы сказали «понадобилось не менее трех или четырех лет заточения, чтобы приблизить принца де Конде к его жене», однако нам следовало сказать «сблизить его с женой», что было бы точнее. О г-не де Конде ходили весьма скверные толки, которые, если бы я повторил их, повредили бы ему в глазах дам нашего времени точно так же, как они вредили ему в глазах дам семнадцатого века; но все же, поскольку в итоге он подарил нам г-жу де Лонгвиль и Великого Конде, то есть королеву Парижа, прославленную г-ном Кузеном, и победителя в битве при Рокруа, воспетого мадемуазель де Скюдери, к нему следует проявить милосердие; к тому же Евангелие говорит:

«У Бога более радости будет о грешнике кающемся, нежели о праведнике, не имеющем нужды в покаянии».

Так на чем мы остановились? Ах да, на том, что г-жа де Монбазон, желая сыграть злую шутку со своей соперницей, г-жой де Лонгвиль, взвалила на нее ответственность за два письма без подписи, то ли найденные в гостиной, то ли состряпанные ею самой.

В то время г-жа де Лонгвиль слыла благонравной — заметьте, что мы говорим «в то время», позднее она несколько утратила эту репутацию, и о ней и ее брате ходили слухи, подобные тем, какие за две с половиной тысяч лет перед тем ходили о Кавне и его сестре Библиде; но в дни Фронды все были такие злыми в Париже, где все теперь сделались такими добрыми, что, вместо того чтобы отсылать наших читателей к мемуарам того времени, мы отсылаем их к сочинениям г-на Кузена, взявшегося восстановить репутацию дам той эпохи.

Почему бы и нет? Взялся же мой друг Жюль Лакруа восстановить репутацию Мессалины.

Обвинение того рода, какое было выдвинуто против г-жи де Лонгвиль, которую, возможно, недостаточно обвиняли в ту эпоху и чересчур сильно обвиняли позднее, вызвало грандиозный скандал. Госпожа де Лонгвиль придерживалась мнения, что ничего предпринимать не надо и весь этот шум уляжется сам собой, однако гордая Шарлотта де Монморанси, ее мать, бросилась к королеве, обвиняя г-жу де Монбазон в клевете на дочь и требуя привлечь ее к суду за оскорбление принцессы крови.

Королева имела множество причин быть на стороне принцессы де Конде, ибо общественный вес г-жи де Монбазон, урожденной Марии Бретонской, определялся не только ее собственным происхождением, но и тем, что она вышла замуж за Эркюля де Рогана, герцога де Монбазона, и имела любовником г-на де Бофора, внука Генриха IV, внука, правда, побочного, но тем самым более уверенного в своем родстве с ним, нежели Людовик XIII, которого называли сыном Вирджинио Орсини, и юный Людовик XIV, которого называли сыном графа де Море, что, впрочем, все равно делало его внуком Генриха IV. И потому королева поклялась, что г-жа Монбазон принесет извинения г-же де Лонгвиль.

Переговоры между мужчинами, оскорбившими друг друга, тянутся обычно довольно долго, но вот между рассорившимися женщинами они бывают еще более долгими, запутанными и трудными.

Наконец, было решено, что принцесса де Конде устроит большой вечерний прием, на котором будет присутствовать весь двор, что туда явится г-жа де Монбазон со своими друзьями и там будет произнесено извинение.