Неаполитанские хроники

А дальше произошло вот что. Помимо Василия, помимо Филомелы, помимо дона Луиджи, у меня был еще факкино; вам известно, кто такой факкино: это малый на побегушках, которому в здешних богатых домах платят пять-шесть грано, а в качестве пропитания бросают кусок хлеба и сырую морковку. Своему факкино, в порядке исключения, я платил карлино в день, то есть девять су, что являлось непомерно большим жалованьем; он сопровождал Василия на рынок, ничего, разумеется, сам не покупая, и приносил домой купленную провизию.

Каждую новую бутылку масла, которую Василий покупал, он приносил мне, давая возможность понюхать и попробовать ее содержимое; я нюхал и пробовал, а затем одобрительно кивал и говорил:

— Хорошее у тебя масло, Василий.

Это же самое масло подавали мне за обедом, но, пуская его в ход, чтобы сделать байонез или заправить салат, я тотчас отводил руку в одну сторону, нос — в другую и говорил:

— Василий, дружище, твое масло пованивает.

— Но как же так, сударь? — отвечал Василий. — Вы же пробовали его сегодня утром и нашли превосходным.

— Понюхай, дружище, понюхай; как ты понимаешь, я готов простить твоему носу его исполинские размеры, лишь бы он хорошо чуял.

Василий понюхал и, будучи малым честным, ответил:

— И правда, сударь.

После чего в отчаянии стал рвать волосы на бороде.

У Василия очень красивая борода, и для меня было важно, чтобы он сохранил ее. Так что я стал размышлять над причинами этого превращения масла, которое в моих глазах было не менее сверхъестественным, чем переход крови святого Януария из твердого состояния в жидкое.

Наконец меня озарило, и я позвал Василия.

Василий явился.

— Эврика! — обращаясь к нему, воскликнул я.

Василий знает турецкий язык, знает армянский, персидский, грузинский, знает русский, французский, неаполитанский, но он не знает греческого.

Так что я заговорил с ним на том единственном языке, какого он не знал.

— Non capisco, — ответил он.

— Я хочу сказать, что разгадал загадку.

— Какую загадку, сударь?

— Каким образом наше масло за один день из хорошего делается скверным.

— Ну, если вам удалось разгадать это, сударь, то вы еще умнее, чем я думал.

— Да, Василий, разгадал и горжусь этим.

— Тогда я слушаю, — горя нетерпением, произнес Василий.

— Ты ведь отдыхаешь после обеда, не так ли?

— Да, между двумя и тремя часами я валюсь на кровать и лежу часок.

— Вот это я и имел в виду. А знаешь ли ты, что тем временем делает твой факкино?

— Нет.

— Так вот, он берет твое масло, хорошее, и относит его к торговцу, который взамен дает ему скверное и платит карлино за услуги. И поскольку в итоге торговцу удается всучить тебе масло по тридцать су за роттоло, вместо масла по три франка, то, даже заплатив карлино твоему факкино, он зарабатывает на этом два карлино.

— Ах, сударь, это невозможно! Торговец ни за что не пойдет на подобное надувательство.

— Пойдет, Василий.

— Но мы ведь уже целый год отовариваемся у него, сударь.

— Тем более…

— Не может быть!

И Василий собрался вновь рвать волосы на бороде, так что мне пришлось остановить его руку; однако он продолжил качать головой в знак несогласия.

— Проверить это очень просто, — сказал я, — ибо дверь твоей комнаты выходит в обеденный зал. Так вот, в тот день, когда ты купишь масло, не ложись спать после обеда, а погляди в замочную скважину, и ты увидишь, как факкино берет бутылку, кладет ее в карман и выходит из дома; незаметно последуй за ним — ничего другого я тебе не скажу.

На другой день факкино был взят с поличным, но не в тот момент, когда он засунул руку в чужую сумку, а с бутылкой в кармане.

Василий выставил его за дверь, не сумев втолковать негодяю, что тот совершил позорный поступок, однако в качестве доказательства дал ему хороший пинок под зад и пару оплеух.

Спустя три дня Василий пришел ко мне и сказал:

— Я нанял другого факкино.

— И правильно сделал. Какое жалованье ты ему пообещал?

— В доме, откуда он уходит, ему платили пять грано; я пообещал ему шесть.

— Назначь ему карлино, и пусть радуется. А как зовут этого факкино?

— Антонио Сброкко.

— Что ж, имя как имя.

* * *

Я заметил, что уже написал обещанные шесть страниц, и, по совести говоря, этого вполне достаточно.

Завтра я расскажу вам историю Антонио Сброкко, и вы узнаете, как я был вознагражден, заставив Василия добавить три су к тем шести су в день, за какие этот факкино согласился поступить ко мне в услужение.

II

Сорренто 26 февраля.

В те времена… — вы видите, что, желая вызвать у ваших читателей большее доверие к моему рассказу, я начинаю, как Евангелие, — так вот, повторяю, в те времена в Неаполе существовали Каморра и партия бурбонистов; ну а я издавал «Независимую газету», у которой, как и у «Мушкетера», вначале дела шли неважно, а затем стали налаживаться, публиковал в этой газете написанную мною «Историю неаполитанских Бурбонов» и изо дня в день нападал на Каморру.

Как вы понимаете, это общественно-политическое занятие было сопряжено с некоторой опасностью.