Неаполитанские хроники

Точно так же обстоит дело со страстью к игре и прогулкам. Всякий неаполитанец — игрок и играет на то, что у него есть, и на то, чего у него нет. Всякий неаполитанец имеет коляску и пару лошадей; продать коляску и лошадей означает обесчестить себя; чтобы сохранить лошадей и коляску, неаполитанец заставляет голодать жену, детей и слуг и голодает сам. Мне часто доводилось видеть, как один неаполитанец из числа моих друзей, человек большого ума, останавливал свою коляску у моих дверей, сразу же направлялся в мой обеденный зал, брал там кусочек хлеба, огурчик, сардинку — первое что попадало ему под руку, задерживался там минут на десять, запивал этот скудный завтрак глотком вина или стаканом воды, а затем входил ко мне в кабинет.

Дом свой он покидал натощак, потому, вероятно, что там нечего было есть.

Вот такие подробности касательно местных нравов и должен сообщать путеводитель, а не пичкать людей банальностями, которые вы там вычитали.

В отношении безопасности приезжих он должен прежде всего сообщить, что по природе своей неаполитанец является воришкой. У неаполитанцев есть глагол marioler, соответствующий нашему «стибрить»; однако их «стибривание» имеет огромный охват от шейного платка до ролика из двадцати пяти луидоров, и нашему «стибриванию», которое довольствуется надувательством и подростковыми набегами на огороды, с ним не сравниться.

И потому путешественника следует предупредить, что если утром он выйдет в город, имея при себе шейный платок, кошелек и часы, и отправится на мессу, концерт или спектакль, то вечером возвратится обратно без часов, без кошелька и без платка. Платок у него украдут во время мессы, кошелек — на концерте, часы — в театре Сан Карло.

Поступая в услужение, любой слуга в Неаполе рассчитывает не только на жалованье, но и на то, что он сворует. Сколько же всего своровали у меня в Неаполе, прежде чем я решился класть ключи от ящиков в карман: рисунки, фотографии, револьверы, часы, портсигары и Бог знает что еще! В Неаполе воровское ремесло передается от отца к сыну, и никакому другому ремеслу ребенка не учат: бесполезно, все равно он станет вором. В итоге, воспитывая его в физическом и нравственном отношении, родители довольствуются тем, что вытягивают ему указательный палец, пока тот не сравняется по длине со средним пальцем; если взяться за дело пораньше, успех обеспечен. Коль скоро указательный и средний пальцы имеют одинаковую длину, это означает, что у ребенка есть щипок; он может рыться в чужих карманах двумя пальцами, а не запускать туда всю руку; больше о нем заботиться не надо: его воспитание завершено и его будущность обеспечена.

Неаполитанец сильно удивляется, когда совершенное им воровство называют преступлением и за это преступление его привлекают к ответственности. На его взгляд, воровство — это исправление погрешностей общественного устройства и более справедливое распределение собственности.

Само собой разумеется, мы говорим о низших слоях населения.

Однако, воровство, надо сказать, распространено здесь и среди мелких торговцев. В Неаполе нет, наверное, ни одного бакалейщика, ни одного торговца маслом, ни одного фруктовщика, который не взвешивал бы свой товар с помощью жульнических весов, да еще слегка не подталкивал бы их пальцем. Если вы замечаете обман и хотите взвесить покупку самостоятельно, торговец простодушно отвечает:

— Да ради Бога, но покупка обойдется вам на два, три, четыре грано дороже.

Во Франции торговец добивается определенного уважения в глазах покупателя, который отоваривается у него на протяжении нескольких лет. Если торговец вынужден продать покупателю нечто второсортное, он предупреждает его об этом, а если, напротив, у него появляется какой-нибудь товар особо высокого качества, он приберегает его для своего постоянного клиента. В Неаполе все обстоит совершенно иначе. Здешний торговец норовит сбыть вам то, что у него залежалось. Когда вы пеняете ему за это, он уверяет, что его вины тут нет и во всем виноваты жена, дочь, приказчик, а если и обслуживал вас самолично, то всего лишь ошибся; так что вы никогда не заставите его признаться, что он обманул вас.

Вот пример.

Я крайне привередлив в отношении оливкового масла; у нас масло называют хорошим, если оно ничем не пахнет; в Италии масло называют хорошим, если оно пахнет скверно. В Неаполе есть только одна фирма, которая торгует очищенным маслом; она именует себя надежной фирмой. После многократных попыток, после того как мне приходилось раз пять или шесть отправлять обратно одно и то же масло, которое мне всякий раз присылали снова под видом первосортного, я в итоге наткнулся на съедобное масло; остановив на нем свой выбор, я попросил, чтобы мне всегда доставляли только это масло, и, со своей стороны, пообещал отовариваться только у этого торговца.

Обо всем договорились.