Неаполитанские хроники

Немного погодя князь вернулся на площадь, издалека показывая бумагу, зажатую у него в руке. То ли он разгадал намерения вице-короля и принял участие в обмане, то ли сам был одурачен вице-королем, но, так или иначе, он стал зачитывать эту бумагу.

Однако не произнес он и первых слов, как послышались вопли:

— Это не грамота Карла Пятого! Это подложный документ! Смерть предателю!

И князя ди Маддалони, вырванного из седла тем самым народом, кумиром которого он был еще накануне, но который он попытался обмануть, принялись осыпать оскорблениями и избивать и наверняка убили бы прямо на площади, если бы Перроне, прежде состоявший у него на службе в качестве сбира, не вступился за него и не стал уговаривать народ судить его, а не убивать.

Эту милость ему даровали, так что князь ди Маддалони был обязан жизнью человеку, который за три дня перед тем, объявленный вне закона и приговоренный к смерти, был вынужден искать в церкви того высшего заступничества, какое священные места оказывали некогда преступникам. Князя заковали в кандалы и отдали под охрану его заступнику.

В то же время, понимая, что народу придется вступить в открытую борьбу с дворянством, Мазаньелло приказал произвести осмотр арсеналов и частных домов Неаполя, дабы отыскать там оружие; в итоге десять пушек было найдено в портовых постройках, еще девятнадцать пушек обнаружили в доме какого-то торговца, четыре тысячи мушкетонов забрали у какого-то генуэзца и повсюду изъяли порох.

Упомянутые четыре тысячи мушкетонов раздали тем, кого Мазанньелло счел самыми смелыми и верными. Этому костяку войска он приказал ежедневно упражняться в обращении с оружием; он назначил командиров, которые должны были управлять восьмью кварталами города, и Неаполь явил миру странное зрелище города, обладавшего армией из трехсот тысяч добровольцев и управлявшегося молодым человеком в возрасте двадцати пяти лет, еще накануне рыбаком и лаццароне, а сегодня военачальником и диктатором.

Народная революция свершилась, и при этом не было пролито ни одной капли невинной крови.

Посмотрим, что станет с ней, когда она столкнется с изменой, устояв перед этим против силы.

III СУДИЯ

Шел третий день восстания.

Выше мы рассказали о том, как своим вмешательством разбойник Перроне спас жизнь князю ди Маддалони, и упомянули, что Мазаньелло доверил ему охрану взятого под стражу князя.

Поскольку Перроне решительно всем был обязан Мазаньелло, он, естественно, оказался первым предателем, с которым столкнулся Мазаньелло.

Перроне распорядился препроводить князя ди Маддалони в тюрьму монастыря кармелитов. При этом он сам взял на себя заботу о пропитании своего бывшего хозяина; действуя таким образом, он преследовал собственную цель.

Князь пошел навстречу этой цели, предложив Перроне шесть тысяч цехинов, если он освободит его, и еще шесть тысяч цехинов, если он убьет Мазаньелло.

Перроне начал было торговаться, но в конце концов согласился.

Ему отсчитали первые шесть тысяч цехинов, и он предоставил князю возможность бежать из тюрьмы.

Оставалось подкупить еще одного человека: то был Дженоино, старый священник, прежний народный вожак, бывший выборный от народа, друг и советчик Мазаньелло.

Ему было восемьдесят лет. Он по-прежнему пользовался всеобщим уважением, и никто не поверил бы, что золото способно прельстить этого седовласого и седобородого старца.

Тем не менее золото сделало Дженоино предателем.

Вскоре мы увидим, как он и Перроне взялись за дело.

Что же касается Мазаньелло, то еще с предыдущего дня он обдумывал некий план, вооружая своих приспешников исключительно ради того, чтобы преуспеть в осуществлении этого замысла.

Он решил захватить башню Сан Лоренцо, на что у него было три причины:

во-первых, потому что она господствовала над всей Рыночной площадью;

во-вторых, потому что в ней находился самый большой и, следовательно, самый звучный городской колокол;

в-третьих, потому что в ней хранилось всякого рода военное снаряжение.

Это была неаполитанская Бастилия.

Как и парижскую Бастилию, ее обороняли лишь около шестидесяти ветеранов, отставных испанских солдат.

Осада длилась три часа. По прошествии этих трех часов Мазаньелло, возглавлявший штурм и постоянно находившийся в самой гуще боя, захватил крепость.

Там были обнаружены шесть тысяч ружей, шестнадцать пушек и огромные запасы пороха.

Первым делом Мазаньелло дал приказ в полную силу звонить в большой колокол башни — прежде всего в знак победы, а кроме того, чтобы призвать в Неаполь тех крестьян, что еще оставались в своих деревнях.

И тогда contandini[4] толпами ринулись в столицу. Женщины и дети, прослышав о сожжении двадцати четырех дворцов и не сомневаясь, что речь идет о том, чтобы сжечь весь город, шли, охваченные ненавистью деревни к большим городам и беспощадной злобой слабых против сильных, и тащили на себе все, что питает огонь.

Словно считая своих мужей неспособными осуществить вожделенную разрушительную работу, женщины сами объединились в полк и выбрали себе генерала.