Неаполитанские хроники

История не сохранила нам имени этой новоявленной царицы амазонок, но известно, что это была одна из самых красивых и самых уважаемых неаполитанских дам.

Отличительным знаком храброй воительницы служил украшавший ее шлем испанский герб с надписью «Да здравствует вовеки король Испании и верноподданный народ Неаполя!», ибо, в соответствии с условиями грамоты Карла V, как мы знаем, в определенных обстоятельствах неаполитанский народ мог оставаться верноподданным, даже учиняя бунт.

Пока это странное ополчение парадным строем маршировало по улицам Неаполя, в город, выполняя приказ вице-короля, вступило несколько отрядов испанских и немецких войск. Мазаньелло послал своих лаццарони навстречу этим иноземным войскам, и в ходе многочисленных стычек все они были разбиты и сложили оружие.

Спустя короткое время герцог де Аркос потерял всякую надежду на помощь со стороны своей армии. С высоты замка Сант’Эльмо он мог видеть, как немцы и испанцы братались с лаццарони и пили вино, взятое из его собственных погребов, за здоровье неаполитанского народа.

С другой стороны, со дня на день у него должны были иссякнуть запасы провизии. Лаццарони перекрыли все улицы, и крепость была блокирована населением города надежнее, чем это могла бы сделать целая армия.

Тем не менее следовало выиграть время, чтобы Перроне и Дженоино успели совершить свое предательство.

И герцог решил послать грамоту Карла V народу и предоставить архиепископу полномочия вести с ним переговоры в соответствии с уступками, дарованными этой грамотой.

Архиепископ явился на Рыночную площадь, сделавшуюся командным центром восставшего народа, и спросил толпившихся там людей, угодно ли им последовать за ним в церковь Санта Мария дел Кармине, дабы выслушать сообщения, которые он должен от имени вице-короля передать Мазаньелло.

Первыми в церковь вступили вожаки восстания; затем, вслед за ними, туда вошли лаццарони, хотя вместить она смогла лишь малую их часть.

Архиепископ заявил, что грамоту Карла V отыскали, что он принес этот документ и просит разрешения зачитать его.

Понятно, что оно было единодушно дано. Воцарилась гробовая тишина, и архиепископ приступил к чтению.

Однако люди, которых уже дважды обманывали, были до такой степени исполнены недоверия, что начали роптать, утверждая, будто и на сей раз это не подлинник грамоты и не ее список, а очередная подделка.

Но Мазаньелло подал знак и все смолкли.

— Это бесспорно подлинная грамота его августейшего величества короля Карла Пятого, — сказал он, — и я жизнью своей ручаюсь за чистосердие его высокопреосвященства.

Вновь наступила тишина, и чтение, которое никто более не прерывал, продолжилось и было доведено до конца.

Тотчас же встал вопрос о составлении мирного соглашения, в основу которого должны были лечь те привилегии, какие предоставлял только что зачитанный документ.

Прозвучало несколько голосов — и это были голоса самых мудрых людей, — настаивавших на том, чтобы первой статьей нового договора стало требование сдать крепость Сант’Эльмо народу.

Мазаньелло, вмиг осознав то огромное преимущество, какое мог дать народу захват замка, господствующего над всем Неаполем и позволяющего нести смерть и разрушение всем кварталам города, поддержал это предложение.

И тогда Дженоино подумал, что настала минута сдержать клятву, данную им вице-королю; он взял слово, и, зная верноподданнические чувства молодого народного вожака, произнес:

— Неаполитанский народ, в силу только что зачитанной нам грамоты короля Карла Пятого, вправе взяться за оружие, дабы защищать свои прерогативы, но в ней нет и малейшего намека на восстание. Требовать капитуляции королевского замка, стремиться к захвату крепостей никогда позволено не было: это явилось бы посягательством на привилегии короны, это привело бы нас к открытому мятежу.

При этих словах все взгляды обратились на Мазаньелло.

С минуту Мазаньелло пребывал в раздумье, склонив голову, а затем поднял ее и промолвил:

— Пусть это условие исключат! По мне лучше умереть, чем заслужить имя мятежника!

Одна из характерных черт странного умонастроения этого человека состояла в том, что, хотя и полновластно распоряжаясь в Неаполе, хотя и подвергая осаде замок Сант’Эльмо с укрывшимся там вице-королем, хотя и предавая огню дворцы знати, он продолжал называть себя — да так оно и было в действительности — вернейшим подданным короля и всякий раз, упоминая его, снимал шляпу.

Однажды, когда какой-то законник посоветовал ему обратиться за помощью к Франции, он бросил на него грозный взгляд и произнес:

— Еще одно подобное предложение, и оно будет стоить вам головы!

Так что дела сложились бы прекрасно, не испорти все слово «мятежники», столь неприемлемое для неаполитанского народа.

Зачитав грамоту Карла V, архиепископ начал оглашать от имени герцога де Аркоса заявление, содержавшее следующий пассаж: