Неаполитанские хроники

«Его превосходительство не только обещает народу Неаполя отмену всех налогов и всеобщую амнистию, но и желает присовокупить к этому королевскую милость и предать забвению все то, что произошло во время сего мятежа».

Как только архиепископ дошел до этого места, поднялись такие крики, что ни одного слова более произнести ему не удалось.

— Мы не мятежники, — воскликнул Мазаньелло, которому вторили его сподвижники, — и никогда ими не были! Мы верные подданные короля и намерены оставаться таковыми, а требование у нас одно: восстановление и сохранение наших старинных привилегий.

Все старания архиепископа успокоить народа оказались тщетными, переговоры были прерваны, и ему пришлось ни с чем вернуться в замок Сант’Эльмо.

Именно после этой сцены Мазаньелло удостоился звания вождя народа и был назначен верховным судьей по гражданским и уголовным делам, решения которого не подлежали обжалованию и который, словно король, имел право казнить и миловать.

Мазаньелло принял от своих подданных присягу на покорность, выказывая скорее печаль, нежели гордость.

Когда присяга была принесена, он тихим голосом произнес:

— Надеюсь, друзья мои, вскоре все придет к благополучному концу и, благодаря мне, мир и свобода вновь воцарятся в Неаполе. То, что я сделал, делаю и буду делать, в любом случае послужит на благо отечества; однако мне заранее известно — и позвольте повторить вам это, — что тружусь я ради людей неблагодарных; мне известно, что, когда все ваши желания будут исполнены, не пройдет и трех дней, как я стану вашей жертвой. Я паду от руки тех, ради кого готов на все, и, вероятно, убит буду теми, кого считаю своими лучшими друзьями; поверьте моим словам, ибо тот, кто открыл мне мое предназначение, открывает мне и то, каким будет мой конец!

И в самом деле, над головой Мазаньелло уже собиралась гроза.

Мы видели, как взялся за дело Дженоино.

Посмотрим теперь, как осуществлял свой замысел князь ди Маддалони.

Сведения о первой части этого замысла, о котором мы намерены рассказать, вполне достоверны; остальное представляется по меньшей мере сомнительным.

Уже в те времена Неаполитанское королевство буквально кишело разбойниками: сама природа здешних краев этому способствует, а форма сменяющих друг друга правлений содействует им; разбой в Неаполе служит, по существу говоря, народным занятием, и нас так и подмывает сказать, что именно разбойники являются настоящими защитниками национального самосознания неаполитанцев. Пять или шесть вторжений, следовавших одно за другим, подчиняли неаполитанцев господству иноземцев: швабы, анжуйцы, арагонцы, французы, испанцы сменяли здесь друг друга, и, одни за другими, захватчики таяли здесь, словно воск на горящих углях.

Во времена войн разбойники воюют сами по себе; во времена мира они отдают внаем свою саблю, свое ружье, свой кинжал и самих себя тому, кто желает их купить.

То, что происходило в средневековье, происходит еще и теперь. Пьемонтцы в глазах разбойников — такие же захватчики, какими были для них швабы, анжуйцы, арагонцы, французы и испанцы; разбойников расстреливают и сжигают, но в огне, который разжигают захватчики, они тают сами.

Мы не хотим сказать, что во имя принципа, который они олицетворяют, во имя короля, избранного на основе всеобщего голосования, а главное, в отместку за убийства и кровопролития, жертвами которых они становятся, пьемонтцы не имеют права расстреливать и сжигать; мы всего-навсего удостоверяем факт.

Вот к этим разбойникам и обратился князь ди Маддалони и, отыскивая их в лесах, служивших им логовом, а также в церквах и монастырях, служивших им убежищем, вскоре навербовал две сотни сбиров.

Перроне столковался с ними от имени князя, и оставалось лишь дождаться момента, когда им надо будет выйти на сцену. Убийство Мазаньелло должно было стать их первым деянием; как только с Мазаньелло покончат, дон Джузеппе Карафа, брат князя ди Маддалони, должен был встать во главе сбиров, занять место Мазаньелло и сделаться выборным от народа. Добившись этого, он либо договорится с вице-королем, который расплатится с ним титулами и деньгами, либо удержит власть в собственных руках и сделает Неаполь независимым от Испании.

Это что касается достоверной части замысла князя ди Маддалони.

Ну а теперь то, что представляется сомнительным.

Сбиры должны были сделать подкоп под Рыночную площадь, заложить в нем сотню квинталов пороха и в день, когда на площади соберутся огромные людские толпы, поджечь порох и взорвать сто тысяч людей, которые она могла вместить.

Это стало бы уничтожением не только населения Неаполя, но и самого города, ибо после взрыва ста квинталов пороха не уцелело бы ни одного дома.

Между тем Мазаньелло, не подозревая о том, что против него замышляется, провел подсчет своих сторонников, причем прошло это на удивление слаженно и с полнейшим спокойствием.