Небеса в смятении

Это стихотворение обычно читается как саркастическое осуждение высокомерия партии, но что, если отнестись к нему как к реалистическому описанию всякого по-настоящему радикального освободительного процесса, в котором руководство буквально пересоздает народ, «избирает» другой народ в качестве дисциплинированной политической силы? Мы должны отказаться от мечты или надежды на то, что в какой-то момент феминистки, антирасисты, ЛГБТ+, меньшинства, трудящиеся, борцы за свободу выражения, противники языка вражды, борцы за свободу информации и т. д. объединятся в одно большое Движение, в котором транс-феминистки встанут рядом с мусульманками, а студенты, недовольные ограничением их интеллектуальной свободы, будут протестовать вместе с рабочими, едва выживающими на свою зарплату. В этой же связи Ален Бадью пожаловался, что во время протестов «Захвати Уолл-стрит» и в 2011 году в Турции и Египте протестующие в основном были выходцами из образованного среднего класса и не мобилизовали молчаливый рабочий класс. По поводу участников «Захвати Уолл-стрит» и желтых жилетов во Франции он идет еще дальше и утверждает, что рабочий класс в развитом западном мире уже является частью «рабочей аристократии» по Ленину, которая склонна к расизму, коррумпирована правящим классом и лишена какого-либо освободительного потенциала, поэтому более не является союзником. О знаменитой сцене 1968 года, когда студенты отправились на завод Renault, чтобы встретиться там с рабочими, уже не приходится мечтать; мы должны, скорее, попытаться установить связь между безработными, неуверенными в своем будущем интеллектуалами, недовольными студентами и иммигрантами… За этими усилиями скрывается отчаянный поиск сегодняшней инкарнации настоящего освободительного агента, который заменит рабочий класс Маркса. Бадью делает ставку на «кочевых пролетариев».

Утратив возможность реально ссылаться на народ, мы должны, наконец, отказаться от мифа о невинности Коммуны – как будто коммунары были коммунистами до Грехопадения («тоталитарного» террора двадцатого века), как будто в Коммуне была реализована мечта о прямом сотрудничестве без отчужденных посреднических структур, даже хотя люди фактически ели крыс… Что, если, вопреки навязчивой идее о преодолении отчуждения государственных институтов и создании самопрозрачного общества, наша сегодняшняя задача почти противоположна: ввести в действие «хорошее отчуждение», изобрести другой режим пассивности большинства? Формула мобилизации толпы – это политическая версия фрейдовского Wo Es war, soll Ich werden («Там, где было Оно, должно стать Я»): там, где была хаотичная толпа, должна появиться партийная организация, или, как выразился бы Гегель, там, где варится хаотичная народная субстанция, должен появиться хорошо организованный субъект, навязывающий порядок и направление. Но сегодня мы должны добавить к этой формуле еще один элемент и перейти от субъекта обратно к субстанции – к другой субстанции, создаваемой субъектом, к новому социальному порядку, в котором мы можем жить с уверенностью и идти к своим целям.

36. Почему я все еще коммунист

Я первым готов признать, что коммунистической мечте XX века пришел конец. И моя позиция максимально далека от старой глупой мантры о том, что коммунизм был хорошей идеей, которую просто испортили тоталитарные извращенцы. Нет, уже в первоначальной концепции есть проблемы, поэтому следует подвергнуть серьезной переоценке и самого Маркса. Да, коммунисты у власти сделали несколько хороших вещей. Мы прекрасно знаем этот список – образование, здравоохранение, борьба с фашизмом, – но в целом их единственный настоящий триумф – это развитие Китая после 1980 года, возможно, величайшая история экономического успеха в истории человечества, когда сотни миллионов человек удалось поднять из нищеты до уровня жизни среднего класса. Как Китай добился этого? Левые двадцатого века определялись их оппозицией двум фундаментальным тенденциям современности: господству капитала с его агрессивным индивидуализмом и отчуждающей динамикой, а также авторитарно-бюрократической государственной власти. В современном Китае мы имеем именно сочетание этих двух черт в их крайней форме – сильное авторитарное государство, сумасшедшая капиталистическая динамика – и это самая эффективная форма социализма сегодня… Но этого ли я хочу?

Нынешний Китай становится образцом «сетевого авторитаризма», как это называл Генри Фаррелл. Эта идея заключается в том, что