Небесная голубизна ангельских одежд

Вряд ли какие-то дополнительные иконы могли прибыть в Лондон в багаже Самуэли. Иконы – громоздкий и тяжелый груз, а европейское турне Самуэли с переездами из одного города в другой и пересечением границ нескольких государств было долгим. Оно длилось с конца декабря 1929 года до начала марта 1930 года, к тому же путешествовал Самуэли один, без помощников. То, что у советских торговых представителей в Лондоне других икон и фресок, кроме тех, что прибыли в Музей Виктории и Альберта, не было, подтверждает и письмо Джессики Бортвик: иконы, которыми заинтересовался «ее друг» и которые могли быть проданы, находились в музее, а не в хранилищах «Аркоса» или ином месте. Значит, «иконный фонд» в Лондоне ограничивался только тем, что было в Музее Виктории и Альберта, то есть речь идет о 151 иконе и 6 фрагментах настенной росписи (прил. 11).

Переписка Музея Виктории и Альберта с администрацией лондонского порта позволяет сделать еще один важный вывод. Экспонаты, прибывшие в Лондон, были защищены от продажи условиями их ввоза в Англию, а также честным словом Маклагена, директора музея. 7 ноября 1929 года дирекция музея обратилась в порт Лондона с просьбой предоставить льготы по уплате таможенных и портовых сборов при условии, что ни один из прибывших предметов не будет продан на территории Англии. Вот отрывок из письма секретаря и куратора музея Мартина Харди секретарю администрации лондонского порта:

Я понимаю, что при обычных обстоятельствах следовало бы уплатить лондонскому порту и докам значительные суммы; трудно представить, как бы эти расходы в полном размере могли быть оплачены. Я надеюсь, что при всех обстоятельствах и учитывая, что предметы искусства ввозятся в страну ни в коей мере как коммерческие товары, но лишь на месяц для временной выставки, администрация порта Лондона будет готова сделать уступку в вопросе платежей.

Уступка была сделана. Из порта писали:

Дорогой сэр, ссылаясь на Ваше письмо от 7 ноября касательно партии произведений искусства, ввезенных для выставки в Музее Виктории и Альберта, я могу сообщить, что с учетом особых обстоятельств администрация готова отказаться от портовых сборов на эти экспонаты при условии, что они будут использованы исключительно для оговоренной цели, что вся партия целиком своевременно покинет Англию и что ни один из предметов не будет продан в этой стране[822].

Соглашение между дирекцией Музея Виктории и Альберта и администрацией лондонского порта может многое объяснить. Например, почему вдруг и вопреки ранее полученным указаниям, как свидетельствовал Юкин, представители «Аркоса» Шостак и Пикман, а также Михаил Фарбман категорически запретили ему вести переговоры о продаже икон с выставки. Соглашение между музеем и портом объясняет и то, почему компрометирующее музей и лично Мартина Харди письмо Джессики Бортвик не было уничтожено, а сохранилось в музейном архиве. Видимо, Музею Виктории и Альберта нечего было опасаться. «Друг» Джессики Бортвик получил отказ, он не смог выбрать и забрать заинтересовавшие его иконы из хранилища музея. Директор Маклаген был джентльменом и сдержал слово. 27 февраля 1930 года нанятая «Аркосом» гужевая компания «Hay’s Wharf Cartage Co.» вывезла все 157 экспонатов выставки из Музея Виктории и Альберта в новое хранилище в Лондоне, где они, видимо, и оставались вплоть до отправки в США в апреле 1930 года. Вместо предполагаемого месяца иконы пробыли в Англии почти полгода. Акт передачи подписали директор музея Эрик Маклаген и советский представитель Юкин[823].