Небесная канцелярия

– Вы же знаете, что не отстану! Шеф, ну столько времени уже прошло, будет вам!

За окном собирались тучи, подкрашенные снизу в жёлтый цвет. Надвигался шторм. Уже слышались отдалённые раскаты грома. Резкий порыв ветра распахнул окно, наполнив кабинет свежестью, несколько документов слетели со стола. Леонард подошёл к окну, не торопясь его закрывать. С удовольствием вдохнул воздух, пахнущий далёким морем и совсем чуть-чуть – дымом.

– Всё просто на самом деле, – будничным тоном произнёс за его спиной Христиан Сергеевич. – Сынок босса за тебя попросил. Приглянулся ты ему. Он у него вообще новатор. Вот и прислал тогда записку, мол, так и так, прошу поспособствовать трудоустройству ангела Леонарда. Сам понимаешь, таким, как он, не перечат.

Лео не сдержал улыбки. Ветер хлестал его по щекам, приносил из ниоткуда древние напевы и треск костра.

– Я знал, – прошептал ангел. – Я знал, что не один. Что меня поддержат.

– А раз сам знал, так что ты мне жилы тянешь уже какую вечность?! – рявкнул Христиан Сергеевич, хлопнув ладонью по столу.

Леонард вряд ли расслышал эти слова. Не переставая улыбаться, он смотрел в чернеющие тучи. Гул лесного пожара и шум надвигающейся бури, силуэт рыбака в просоленном плаще и янтарные зубы старого черепа, смех детей и тепло женской руки, касающейся лба, – всё это сливалось в калейдоскоп образов, в вечную спираль, уходящую в тёмную глубину времён. Туда, где человек впервые разводил огонь для своего очага, чтобы вечно творилась на земле самая простая и одновременно самая непознанная магия – магия жизни.

Индульгенция

Я – Харальд Убийца, Харальд Живая Смерть. Я – сын мёртвого волка и богини войны. Так гласили легенды, сам я не помнил больше ни родителей моих, ни земли моей. Я – война и разрушение, смерть и насилие.

Я сжигал деревни вместе с людьми и скотом, я вёл за собой воинов, и дым пожаров был нашим воздухом, и крики жертв были музыкой нашей. Вошёл я в деревню, где жил брат мой, и не пощадил ни жены его, ни детей его, а череп брата своего сделал кубком своим, ибо не было для меня славы выше славы завоевателя, и дани слаще дани кровавой.

Жестокие боги народа моего с одобрением взирали на мои деяния. Ибо тот, кто способен убить брата своего, не остановится больше ни перед чем. Когда упал я, пронзённый копьём, и предстал перед богами в небесных чертогах, даровали они мне новую жизнь, спустился я снова к людям. Слава моя гремела впереди меня. Обещали мне боги жизнь вечную, и почёт безмерный, и приют душе моей в чертогах небесных, если я буду и далее приносить кровавую дань, и не будет для меня ни преград, ни законов людских.

Я – Харальд Безумный, Харальд Беспощадный. Мои руки всегда были в горячей крови, и кровью я упивался на поле брани, и боги мои хранили меня. Я верил им, ибо обещано мне было по вере моей.

Я ходил среди людей, соблазняя их на новые распри. Мои волосы цвета вороньих перьев летели по ветру и вплетались в грозу. Лицо моё навсегда украсила рана от вражеского удара, вечная память о моих кровавых подвигах. Бронзовые бляхи на поясе звенели, как звенели мечи. Мои доспехи отражали солнце, и рубаха навек приняла цвет крови. Стоны раненых – моя услада, кровь и слёзы – еда и питьё, тела павших – моя постель. Но главное, чем я дорожил, величайшая моя ценность – свобода! Свобода, смерть и вера в богов моих…

Прошло время, минули века, изменился мир. И однажды, воззвав к богам своим, услышал я могильное молчание. Взошёл я в чертоги небесные и увидел там лишь запустение и пыль.

Отцы мои, боги мои, сделавшие почти богом меня, погибли или растворились во времени. И меня ждала та же участь. Впервые я осмотрелся вокруг и ужаснулся, увидев своё отражение в зеркальном щите. Впервые познал я страх и, страхом объятый, бросился бежать неведомо куда. Ибо не было более веры во мне, один только страх терзал меня, и жизнь моя отсчитывала последние капли.

Впервые увидел я тогда, сколь огромны и тяжки мои грехи. Хоть свободен я был по-прежнему, не было успокоения мне. Боги мои оставили меня, и только пыль и прах остались в душе моей.

Я не знал новых богов, не знал, как они встретят меня. Я чувствовал, как силы покидают меня, как иссякает жизнь. От грехов моих не было спасения и укрытия, ночами меня терзали воспоминания о погубленных душах, и стоны их слышались уже не музыкой мне, а страшным наваждением. Каждого вспомнил я, каждому сквозь годы и века заглянул в глаза в ночном бреду, но не получал покоя, а лишь глубже погружался в безумие. Не было часа, чтобы меня не мучил страх: что станет со мной дальше, когда закончится моя жизнь. Наконец, вспомнил я брата своего, и жену его, и детей его, и понял, что нет мне прощения, и не чертоги небесные ждут меня, а адово пламя, о котором на городских площадях проповедуют монахи в рясах.