Я только и успеваю состроить возмущённую физиономию – мол, а что это сразу я?! – но учитель уже смотрит в другую сторону. Импульс, волна по воздуху, и юный ангел с прищуром оглядывает нас. Разумеется, не одним из тех фирменных взглядов старших ангелов, под которыми мы все вытягиваемся в струнку, но видно, что с огромным желанием их скопировать. Все хранят невозмутимые выражения лиц, но демонстративно косятся на меня. «Предатели!» – думаю я беззлобно. Конечно, ни на что Аврелий не пожалуется, просто на пару с Лео они устроят мне весёлую жизнь в ближайшие дни.
А потом мы с ним целовались за уходящими ввысь строгими колоннами небесного замка, созданными из материала, которого не отыскать ни на одной планете, архитекторами, имён которых никто никогда не знал. Неумелые подростковые поцелуи, объятия, напоминавшие не то страсть, не то схватку; слова, наполовину искренние, наполовину вычитанные откуда-то, которые я старалась не запоминать – ведь зачем, зачем?.. – и которые никогда не забывала. А после мы стеснялись смотреть друг на друга, встречаясь в коридорах замка, на занятиях и редких дружеских посиделках.
Мы были почти детьми, неуклюжими подростками на подготовке к серьёзной работе, не знающими, как себя вести. Мы должны были помогать людям, рассказывать им о мире, о любви… Но какой любви мы могли научить, сами толком не зная, что всё это значит?! Не из контрабандной же порнографии информацию черпать, в самом деле!
Были освещённые закатным солнцем крыши, первые выкуренные тайком сигареты, первые аккорды на убитой в хлам гитаре. Мы были юными, и весь мир был юным вместе с нами. Были пролетающие совсем близко кометы, заваленные экзамены, ведь вместо того, чтобы учить, мы сбегали встречать рассвет куда-то на край мира, как нам казалось. Выговоры, наставления, поучения от Христиана Сергеевича и других учителей. Первые победы, первые провалы. Созвездия, которых не знают в мире людей, сменяли ход по небосклону, и шесть особенно ярких звёзд сияли бриллиантовыми брызгами. «В ту ночь в небесах взошли шесть новых звёзд, по числу погибших ангелов. Назвали это созвездие – Венец Рафаила», – рассказывал учитель, и мы слушали завороженно, затаив дыхание, мечтая совершить что-то столь же великое, чтобы и в нашу честь однажды зажглись звёзды.
Мы взрослели. Вместе с нами учились и другие люди-творцы. И чем старше мы становились, тем ощутимее становилась и граница между людьми и ангелами. Особенно это бросалось в глаза после возвращения из воплощений, после того, как мы долго не виделись. В детстве это не так заметно, но с возрастом граница сначала даёт трещину между мирами, потом становится глубже, превращается в провал, а затем в бездну, которую нельзя перешагнуть. На работе это почти не сказывалось. У каждого имелись собственные обязанности, инструкции, планы. Когда требовалось сотрудничество, через бездну перекидывали мосты – мосты из вежливых слов, канцелярских оборотов, бесконечных бумаг и подписей.
А потом творцы начали уходить. У одного за другим постепенно заканчивался лимит перерождений. Набирали и обучали новых. Приходили новые ангелы. Жизнь шла своим чередом. И я прекрасно понимала, что однажды это ждёт и меня. Хуже всего было то, что я не знала, когда это произойдёт, в какой жизни, в какое время. Но это было неизбежно.
Жизнь первая. Костёр и перекур
– Ведьма! Гори, ведьма!
Толпа изменчива, толпа ликует. Огонь подбирается выше, лижет подол платья.
Больно… как же больно. Сначала, в первый миг, пламя кажется даже приятным, но быстро входит во вкус, поедает кожу, вгрызается в плоть.
До самого конца я надеялась, что ты придёшь за мной. Что всё это блеф, и ты найдёшь способ вырвать меня из их лап. Что мы сможем стать счастливыми. Огонь выжигает всё лишнее, и только сейчас я понимаю, что нет, тебе это было не нужно. Действительно, мы слишком разные, из разных сословий, из разных миров. Тебе проще избавиться от меня, как от надоевшей куклы, и неважно, сколько я сделала для тебя и для этого проклятого мира.
– Ведьма!
Это последнее, что я слышу. Больше нечем дышать. Всё застилает дым. Крик жертвы – мой крик, рёв толпы, треск костра, запах палёных волос, горелой кожи. Они утверждали, что я в сговоре с дьяволом, но любой дьявол может конспектировать людские казни в качестве новых приёмов для использования в аду.
Боль, боль, боль… Последним в огне умирает мозг, последние мысли превращаются в пепел… умирает память, стирается всё, остаётся только одно.
Я тебя люблю… Я всегда буду тебя любить, несмотря ни на что. Даже если я не буду помнить, как тебя зовут. Всегда…
– Аврелий…