Небесное чудовище

– В тот день, когда судили тебя, – торопливо рассказывал Пепел, пока едва живого Фэн Лэйшэна тащили во Дворец Закатной Луны, – наши с ним силы тоже были запечатаны. Ведь мы – твои стражи, и нас также наказали как соучастников твоего преступления. Мы были виноваты в том, что не остановили, не удержали тебя. Ограничили нас ровно настолько, чтобы хватило сотворить Печать Дня и Ночи. И даже теперь, когда твоя Печать пала, мы еще не получили прежнее могущество в полной мере.

– Тогда он еще больший идиот, чем я думала!

Пепел бросает на меня осуждающий взгляд. В такие минуты они с братом удивительно похожи. Впрочем, они похожи и внешне, хоть и не кровные родственники. Правда, теперь уже меньше, потому Бай Гаошана я раскрасила в серый. Но когда они встают друг за друга горой, сходство прямо-таки выпирает…

– Не суди брата. У него, как всегда, не было выбора.

Выбор! Знал бы кто, как я ненавижу это слово. А еще долг! Они неведомы мне, потому что хаос не делает выбор и никому ничего не должен. Но вот мои стражи… Они обременены и долгом, и выбором, а еще – чувством ответственности. Мне действительно не за что судить Фэн Лэйшэна, он ведь собой Небесного Императора закрыл, да еще и ловушку на Бесовку успел набросить. Правда, затянул ее уже Пепел и сам же вызвался отконвоировать преступницу в Башню Страстей – главную тюрьму Небесного Царства, откуда нет выхода. Но перед тем как уйти, вступился за брата. Как будто на меня повлияет его заступничество! Я здесь главная, и мне решать, кто провинился, а кто нет!

На самом деле за злостью я прячу волнение: мне страшно за Фэн Лэйшэна. Он, конечно, Предвечный Владыка, появившийся на свет из замысла Создателя на минуту раньше своего брата, и силы к нему возвращаются, но все же… У всех есть предел. Я понимаю, что по-другому он и впрямь поступить не мог – нельзя было допустить гибель Небесного Императора в Зале Пяти Стихий, только мне от этого не легче.

Распахивается дверь, и в комнату, где я мечусь туда-сюда в одиночестве, просовывается белобрысая голова Юэ Ту.

– Сестрица, Владыка зовет тебя.

Киваю и спешу туда, куда пригласили, – в спальню Фэн Лэйшэна. Я была здесь лишь раз: он принес меня сюда в ночь после пожара в Небесном Царстве, накануне суда надо мной. Тогда он сам был не лучше: предатель и бунтарь, ради Богини Чудовищ поднявший меч на своего брата и выступивший против Небесного Царства и его устоев. Идеальный, правильный Фэн Лэйшэн, всегда безукоризненно исполнявший все предписания и стоявший на страже закона. По уши влюбленный в меня, он по-другому относился к долгу и выбору – считал, что может предать всех, но не меня. И я благодарна ему за такой поступок. И теперь понимаю: тогда, в тюрьме, перед появлением Хушэня, мне не сон приснился, а всплыла из глубин памяти одна из болезненных сцен моего прошлого. А сейчас, вступая в обитель сна Фэн Лэйшэна, я будто досматриваю тот отрывок до конца.

В ту ночь в своей спальне, где до этого – я знаю точно – не бывала ни одна женщина, он прижимал меня к себе и клялся в вечной любви. Мы оба были перепачканы кровью и сажей, гладили друг друга по лицам, смотрели глаза в глаза и не плакали. Просто не умели. Ни он, ни тем более я. Истерика была внутри – билась, бушевала, раздирала нас. Мы оба понимали, что проиграли, и пути назад уже нет.

В это мгновение мы не чувствовали себя древними богами, скорее юными влюбленными, которых загнали в угол. Тогда я первой поцеловала Лэйшэна – он бы не посмел сам. Для него я всегда была богиней, перед которой должно преклоняться, за которой – целовать следы. А коснуться ее губ, ее тела – это почти святотатство. Но он позволил себе забыться и отдаться чувствам.

У той меня, великой Дайюй Цзиньхуа, этот трепетный мальчик не был первым, ведь та я пришла в мир на тысячелетия раньше него. Но он определенно был самым нежным, самым страстным, самым безумно влюбленным! Его девственная спальня наверняка до сих пор хранит отголоски моих стонов. Как и моя память.

Только вот тело… Это тело знает лишь одного мужчину. Но помнит и другого – того, кто пронзил сердце отравленным кинжалом. Оно помнит сладкую боль познания и горькую – разочарования. И не желает повторить последнее.

Впрочем, Фэн Лэйшэну сейчас явно не до повторений – лежит на кровати бледный, с посиневшими губами, весь в окровавленных бинтах. Он терпеть не может, когда другие видят его слабость. Но я – не другие и прекрасно знаю, каков Владыка Ночи на самом деле, во всем своем блеске и величии, ибо знавала его в лучшие времена. Мое уважение к нему неизменно. Просто сейчас приправлено злостью.

Кидаюсь к его постели, опускаюсь на вышитую золотом подушку, что брошена рядом на пушистый ковер, – Лэйшэну все эти вещи не нужны, наверняка велел положить для меня. Ага, корчась от боли, харкая кровью – но сначала для меня. У-у-у! Убила бы!

Сжимаю его ладонь – совсем ледяная. Длинные ресницы трепещут, глаза распахиваются. Несколько мгновений он смотрит на меня неосознанно, а потом дергается, пытаясь изобразить поклон.