Небесные тела

Справедливости ради, идея уехать пришла в голову не Шанне, жене Сангяра, но она сразу же согласилась. За год до этого, когда незадолго до смерти отца Шанны Зарифа сказала ей, что придет ее сватать за Сангяра, она чуть рассудка не лишилась на радостях. Шанна только и мечтала о том, чтобы выскочить замуж и покинуть развалюху, в которой жила. У Сангяра, по правде говоря, ничего за душой не было. Но Шанна была осведомлена о его планах рано или поздно податься куда-нибудь из аль-Авафи. Ей уже опротивела эта деревня со всеми ее жителями, скотом, горами и наделами. Она распаляла в Сангяре желание начать новую безбедную жизнь где-нибудь далеко отсюда. Она устала от бедности, от всего, что за ней тянулось: грязь, неприглядный быт, унижения. Она устала от того, что вынуждена была два раза в день носить на голове кувшин с водой, от гари плиты, от пыли веника. Но больше, чем аль-Авафи, его жители и скотина, ей опостылела собственная мать.

С самого раннего детства она помнила мать согнувшейся, с воспаленными глазами без ресниц, с сухой до трещин кожей. Когда Шанна подросла, кто-то сказал при ней, что у матери спина сгорблена от того, что она переусердствовала, подметая двор и собирая дрова. Шанна, как могла, стала избегать ее, скрывая от людей свое пренебрежение. Что касается матери, то, помимо прочих несчастий, на нее после смерти мужа свалилось еще и безумие. «Да, она сошла с ума», – повторяла за соседями Шанна. Она никак не могла понять, почему отец женился именно на этой женщине, которая все время мела двор или таскала дрова. Она удивлялась, как они проводили вместе вечера, о чем разговаривали друг с другом и чему вместе радовались. Отец был статным мужчиной. Говорили, что он запросто поднимал два мешка риса или две корзины фиников. Этот дом из глины он построил своими руками. Он мог жениться еще раз, но оставался верен всю жизнь этой странной женщине. Порой Шанна задумывалась: если бы он взял вторую жену, у нее народились бы братья и сестры, которыми она занималась бы и не обращала бы внимания на недостатки матери. Но, как говорит Зарифа, ставшая ей свекровью, беда не приходит одна. В любом случае Сангяр скоро соберется уехать отсюда, так же как его отец. И Шанна избавится наконец от этого бремени, от этого раздающегося звоном в голове их общего позора: «Я здесь… Я Масуда».

Абдулла

Мухаммед отвел взгляд от крутящегося на потолке вентилятора и тут же занялся другой игрой – открыванием и закрыванием двери. Он мог проделывать эти однообразные движения по несколько часов на дню. Напрасно было пытаться его отвлечь или заставить произнести тот недлинный список слов, лишенный всякой логики, которые он знал.

После моего ухода из дома Мухаммед ни на шаг не отпускал от себя мать и сидел, дергая туда-сюда дверь. Она молча за ним наблюдала. Уставший после работы и утомленный встречами с друзьями, я возвращался домой, чтобы застать их за одним и тем же занятием: она сидит и слушает, как он, будто попугай, выкрикивает одни и те же слова. В конце концов его берет зевота, и он засыпает, она ложится с ним и спит, пока не проснется он. Однажды, вернувшись, я увидел, что он сидит один, а Мийя принимает душ. Монотонный стук двери чуть не свел меня с ума. Меня тянуло впечатать его головой в дверь или расшибить ему лоб кулаком. Я пожелал, чтобы он открыл не дверь, а окно и вылетел наружу. Да! Да! Я желал, чтобы он, как воробей, вылетел отсюда и этот размеренный стук наконец оборвался.

Салима

Аззан сообщил Салиме, что дал согласие Халеду, сыну Иссы, отдать за него Асмаа. А также просил принять извинения, что брака с Холей не будет, потому что девушка просватана за двоюродного брата. Салима подняла на него полные укора глаза:

– Какого такого двоюродного брата? Нассера, о котором мы уже четыре года как слыхом не слыхивали? Который уже целую вечность ни нами не интересовался, ни о ней не спрашивал? С каких пор она просватана? О чем ты? И где этот брат? В Канаде сгинул, а мы нашу дочь для него придерживаем?

Аззан отвернулся.

– Я дал людям ответ, и на этом кончено. Если надо готовить Асмаа и договариваться через женщин о калыме, приступай! Но с Холей – всё, решено.

Он набросил на плечи шерстяной шарф и вышел, как делал уже каждый вечер.

Салима тихонько пробралась в среднюю комнату. Мийя дремала. Она взяла малышку, развернула пеленку и принялась обрабатывать воспаленный пупок маслом с солью. Девочка распахнула глазки и уставилась на Салиму. По щеке медленно стекла слеза. Как она напоминает ей Мухаммеда, который скончался младенцем! А еще больше Ахмеда!

Она туго запеленала ребенка, положила обратно в кроватку, посмотрела на девочку еще раз и зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела не внучку, не покойных Мухаммеда и Ахмеда, не хмурое лицо Аззана, не выкрашенную голубым комнату с сервантами, полными посуды, – она увидела дом своего дяди.