Небесные тела

На лице Аззана появилась вымученная улыбка, и он прикрыл глаза.

– Что с ним случилось? Его сгубил «Ренджровер».

– «Ренджровер»? Он под машину попал? – переспросила Луна.

Улыбка Аззана обрела черты горечи:

– Его сгубил зеленый «Ренджровер».

Когда Ахмед заболел и впал в беспамятство и даже пощечины не приводили его в сознание, Салима бросилась в дом к своему дяде шейху Саиду. Тот был уже стар, но не до такой степени, чтобы сердце его растопили ее мольбы. Она умоляла его, взывая к памяти его покойного брата шейха Масуда, просила именем его отца, вымаливала просто милости, заклинала поступить согласно свыше данным нам законам, уговаривала проявить щедрость, доброту, забыть обиды, заклинала всем, что могла еще придумать мать, у которой сын умирал в горячке.

Но он был непреклонен: «Ренджровер» в такую даль он не даст, он только сам на нем может выезжать из аль-Авафи.

На следующий день Ахмед от высокой температуры начал бредить. Аззан вместе с Салимой вернулись в дом ее дяди. Он долго объяснял, что сыну стало хуже, что только на его машине можно вывезти его из аль-Авафи в столичную клинику «ас-Саада». Они могут запрячь осла, но тогда дорога отнимет четыре-пять дней и мальчика поздно будет спасать. Аззан готов заплатить шейху, сколько тот запросит, он полностью оплатит шофера.

Но шейх ответил: «Мне к сказанному добавить нечего. «Ренджровер» за пределы аль-Авафи не разрешаю брать. Твой сын поправится и без докторов. Никто от горячки здесь еще не помер, все в себя приходят».

Аззан и Салима вышли из его дома, отворачиваясь от припаркованной тут же зеленой машины. Когда пару лет назад шейх Саид приобрел ее и шофер пригнал авто в аль-Авафи, все жители вышли поглазеть на диковинку. Даже его старушку мать под руки вывели рабыни. Услышав рев мотора и увидев, как с бешеной скоростью закрутились черные колеса, она забросала автомобиль камнями с криком, что машина эта от шайтана. Один из камней разбил окно в доме, и шейх приказал слугам увести мать в дом, пригрозив, что если они позволят ей выйти, то он прикажет их высечь и оставит мучиться на жарком солнце. За руль садился только сам шейх. Если с ним была в салоне одна из его жен, то окна зашторивались.

По пути домой Салима захлебывалась слезами. Аззан же думал только о машине. Он поклялся, что получит разрешение от властей, как шейх, и купит такую же, пусть для этого надо будет продать всю землю до последнего клочка, которая ему досталась от отца.

Но Ахмед не дождался, пока отец выполнит обещание, и скончался. С него сняли одежду и амулеты, посреди двора разложили носилки, соседи принесли ведра воды с мельницы, чтобы омыть тело, затем окурить благовониями и смазать маслом. Тело Ахмеда обернули в белый саван, и процессия направилась на кладбище к западу от аль-Авафи.

Судья Юсеф обратился к Аззану: «Твой сын попал в рай! Да прольются на тебя блага Всевышнего прохладным потоком в сухой день!» Аззан молчал как окаменевший, ведь он мечтал, чтоб Ахмед подал ему стакан воды в старости. Еле владея собой, он продолжал встречать пришедших с соболезнованиями, пожимая руки всем, не исключая шейха Саида.

Луна утирала слезы. Аззан заметил, что это первый раз, когда он заговорил о сыне после его смерти.

– Ты даже с женой не говорил? – удивилась Луна.

– Тем более с ней!

В этот самый момент Салима пробиралась незамеченной по улочкам аль-Авафи. У нее была важная встреча, и она спешила обернуться и оказаться дома раньше, чем вернется муж от своих друзей из пустыни.

Она гнала от себя мысли, в каком мрачном месте побывала, на каких безумных условиях заключила договор. В ушах звенели последние слова, которые она услышала уже на пороге: «Не беспокойся, русалка, все получится!» Ох уж эти люди, все им неймется, никак не могут ей забыть. У нее одна дочь замужем, вторая уже сосватана, а они все не отстанут от нее с этим ненавистным прозвищем.

Кипя от злости, она быстрыми шагами приближалась к дому.

Абдулла

По прошествии сорока дней, которые Мийя провела у матери, мы вернулись к моему родителю. Она никуда не выходила и как будто пропускала мимо ушей все слухи о связи своего отца с красавицей бедуинкой, которые распространялись по городу с той же скоростью, что огонь в засуху.

В Маскат и обратно в аль-Авафи я ездил на машине отца по нескольку раз на неделе. В дороге приходили мысли о том, достоин ли я такой благодати. Счастливый человек едет на белом «Мерседесе» домой, где его ждут любимая жена, двое детишек, отец. Да, я был счастливым человеком. Мне не было тридцати, и о большем, чем имел, я не мечтал. Во всем я находил наслаждение – в затемненных стеклах автомобиля, в блеске пуговиц на одежке Лондон, в струйках воды, стекающих с длинных волос Мийи, в том, как сверкает иголка в ее руках, когда она пришивает розочку на платье нашей дочки, в редкой улыбке отца. Всего этого слишком много для меня! Слишком огромно мое счастье! Я не был уверен, что достоин его.

Зарифа