Небесные тела

Холя, не удержавшись, схватила примерить блестящие туфли на высоком каблуке, за что мать с осуждением посмотрела на нее. Разобравшись с тканями и обувью, перешли к парфюмерии. Два флакона французских духов, извлеченных Салимой из коробочки, были приобретены по настоянию матери жениха. На самом деле за такую баснословную цену можно было взять еще и баночку настоящих арабских масел.

– Ты помешана на них, Салима! – засмеялась жена муэдзина. – И того довольно невесте будет.

– Невесту обязательно умастить надо, – заявила со всей серьезностью Салима. – Посмотри, вот купила сама два вида благовоний – один из Камбоджи, другой из Саляли. Холя! Неси уголь! Попробуем-ка разжечь!

Холя побежала на кухню. Асмаа же заметила:

– Но они быстро испаряются, мама. Лучше б духов побольше взяла.

Открывая шкатулку с золотыми украшениями, Салима ответила:

– Молчи! Ничего не смыслишь! Все невесту обкуривают! А то позора не оберемся!

Глаза у женщин при виде переливов золота загорелись. Добротная цепочка, ожерелье из нескольких ниток, кольца и печатки с камнями, перстенек с бриллиантом, подарок от свекрови, одни браслеты тонкой работы, другие широкие, с шипами.

– А в наши дни, – сказала одна из соседок, – украшения были только из серебра. Но, слава Богу, времена меняются!

– Верно! – отозвалась другая. – Только серебро мы знали. Но сколько было изящных вещей – браслеты на ноги, сережки в нос.

Салима вскипела:

– Сегодня девушки такое уже не носят!

– Еще бы! – отозвалась Асмаа. – Я нипочем не нацеплю на ноги эти дребезжащие кандалы.

Она стала с интересом перебирать горсть золота, купленного матерью на свадьбу, и, вытащив браслеты с шипами, улыбнулась, вспомнив, что вышло с этими традиционными украшениями у вдовы судьи Юсефа. Тогда их ковали из серебра и изредка покрывали тончайшим золотым напылением. Марьям, вдова судьи, сама рассказывала Асмаа:

– Клянусь, была я не старше четырнадцати. Ко мне пришла мать, ныне покойная, да помилует ее Аллах, и сказала: «Вставай, Марьям, вымойся как следует, надень вот эти новые одежды, вот браслеты, серебряная цепочка». – «Мама, зачем?!» – спросила я ее. «Сегодня выходишь замуж за судью Юсефа», – отрезала она. Я рыдала так, что веки распухли, но на меня никто не обращал внимания. А к вечеру пришли с песнопениями женщины и отвели меня к судье. На пороге мать разбила об мою ногу яйцо и прошептала: «Смотри, Марьям, не дай Бог мужчина поймет, что ты готова лечь с ним, защищай честь нашей семьи, высоко держи себя! Браслетами этими его коли. Только не отдавайся сразу». Я, Асмаа, целый месяц, как мать наказывала, сопротивлялась. А он все: «Марьям, дорогая, любимая… Марьюма, ну как ты хочешь, чтобы я тебя называл?» А я браслеты с руки не снимала и тыкала их ему в лицо, стоило ему подойти поближе. Да будет милостив к нему Аллах на том свете! Эх, как начитан был отец Абдель Рахмана, как религиозен! Как нежен со мной был! «Марьюма! Я с тобой только поговорить хочу… Чего ты на меня ощетинилась? Остынь, поговори со мной. Зачем визжать так и царапаться? Если я тебе не мил, я не стану навязываться. Я не хочу тебе зло причинять. В чем дело, Марьям? Тебя заставили замуж пойти? Я тебе противен? А, Марьюм?» Клянусь, Асмаа, не было и в помине у меня таких мыслей. Он лучше ко мне относился, чем родители, чем братья мои. Все законы Всевышнего соблюдал. Да покоится он с миром! Да дело было в том, что я продолжала выполнять указания матери!

– Целый месяц! – рассмеялась Асмаа.

– Да! Представь! – Марьям замахала руками. – Но потом случилось то, что нам было предписано… Он был такой понимающий, обходительный человек. А я девчушка мелкая! Кого мне было держаться в этом мире? А предначертан нам судьбой был Абдель Рахман с его братьями. Да упокоится душа их отца! Терпел меня, терпел. Я каждые два дня без причины домой к себе бегала, а он мне повторял: «Ты, Марьюм, жена мне на этом свете и на том! Как Аиша, да будет доволен ею Аллах, нашему Пророку! Да помолится за него Аллах и приветствует его!» Он умер молодым, Асмаа. Всегда лучших Аллах забирает к себе раньше срока. Такие всегда уходят в расцвете сил. Люди не оставляли меня в покое: «Какие твои годы, Марьям! Смотри, сколько живых мужчин ходит, а ты все о покойнике думаешь!» А как я за другого выйду? Он же сказал мне: «Ты моя жена, Марьюм, на этом свете и на том!»

Холя внесла горящие угли, Салима просыпала на них крошки благовоний, те заискрились, и она принялась окуривать смущенных соседок, запуская дым им под платье. Если хозяйка благоволила к гостье, то струйки выходили у нее из рукавов. А если недолюбливала – дымок рассеивался у нее где-то в складках одежды. Они заголосили:

– Вот мы невезучие! Только у жены муэдзина дым валом из рукавов!

На глазах у соседок Салима выложила вышитые чехлы для подушек и развернула коврики, которые купила у иранца после нелегкого торга. Холя наклонилась к сестре и тихонько заметила:

– Сестра! Недостача! Ни ночной рубашки, ни макияжа.

Асмаа подмигнула.

– Успеем до свадьбы!