Небо молчаливое

Она кивнула, почти сказала: «Прости, я не придумала, зачем пришла». Будто прийти просто так настолько невозможно, непозволительно даже.

– Насколько всё плохо?

– Неважно.

– Эмм?

– Эта грёбанная планета меня убивает, – она дрожала, она, кажется, плакала или заплачет вот-вот. – Боги, жри не жри витамины… ты видишь? – она провела рукой по волосам, он не увидел. – Я подыхаю. Здесь нельзя жить. А там я теперь не смогу. И боги, Луи! Как он тут будет? А Фет? А ты, в конце концов? Я не могу, кэп, я не могу придумать, что этим делать! Мышцы теряют тонус. – Эмма подняла руку и опустила. Под плотным синим рукавом не видно ничего, то ли она хотела показать, то ли просто… – Я сначала и не поняла, что происходит. Никто из нас не понял. Другой образ жизни. Дома я много гуляла, каждый день часа по три, так лучше думается. В бассейн ходила. Тут корабль – много не походишь. Вроде понятно, другой образ жизни, другая планета. Значения этому поначалу никто из нас не придавал. На Верне живут люди, мы это знали. Сто с лишним лет живут, а значит сменилось где-то пять поколений, если по двадцать лет считать. В общем, нормально всё, в пределах погрешности.

Она плакала так тихо, что, если бы не покрасневшие веки, можно было подумать, что вовсе не плачет.

– У вас был врач?

– Да, с ассистенткой. Они тоже улетели. И правильно сделали. Я решила, что мне плевать, что будет, что будет. Мне незачем возвращаться домой. Даже тогда, мне было ещё нормально. Хуже стало после. Наверно, я просто не замечала. Я вообще плохо чувствую тело, будто оно лишнее, не моё какое-то. Я стала быстро уставать. Похудела. В нашей культуре, не знаю, на Трихе такая ж культура, это, напротив, хорошо. Девушки должны быть тонкими и сладкими как бабочки. Временами мне кажется, что я просто медленно исчезаю. Это страшно на самом деле. Не в смысле, что я сдохну, это как раз нестрашно, это понятно. Но я ещё лет тридцать, ну сколько нужно, хотела бы побыть. Мерзкая культура. Стольким плохо от неё.

Константин прыснул, и Эмма глянула на него грозно, впервые за вечер посмотрела в упор. Пришлось объясняться, но он бы и так объяснился.

– Нет, не подумай. Ты всё это время, когда о себе говорила, точно рецепт читала. – Она помрачнела. Очень, очень. Сейчас встанет. – Нет, Эмм! Я не прав. Я просто удивился немного, ну тебе трудно, даже тебе трудно, ты с большой силой готова защищать других.

Она покачала головой.

– Нет. Нет. Кэп, – протянула она. – По-твоему это хорошо? Ведь ни черта. Я перевожу тему, сбегаю. И я до сих пор не знаю, почему сижу тут и говорю.– Она пригладила край свитера. Ткань натянулась, узоры встали ровно. Там на чёрном раскрывали крылья серебристо-синие птицы с коротенькими хвостами, с длинными клювами. – Я, видишь, привыкла надо всем…– она не сказала «шутить», покачала головой. – Но это страшно. Ты сам как?

– Да нормально, – не успев подумать, ответил Константин. Птицы на свитере, казалось, двигались, оживлённые её прикосновением. Нормально это было весьма условным. – Фет мне какие-то витамины выдал, – Константин улыбнулся, – под расписку. Целый мешок.

– Помогает?

– Не знаю, – он снова улыбнулся. – Меня трудно убить. Сколько народу пыталось и фронте и на гражданке, даже в суде, даже пираты! И чтобы какой-то планетке это удалось? Да чёрта с два!

Он наклонился, он наклонился и очень быстро щёлкнул её по носу. Эмма даже не сообразила, что произошло.

– Хочешь я… – он ничего не мог ей предложить. Он сам не знал, и даже не задумывался, что можно поменять. Разжалованный герой, генерал в изгнание. Что бы сказал отец? А ничего он теперь не скажет. – Придумаем что-нибудь, – пообещал Константин, он пододвинулся ближе в нерешимости. Боги, откуда в нём это чувство? Как он великий вдруг стал бояться? Колючая или просто сильная она не смотрела ему в глаза, при том всегда шагала напролом, была всесильна и умна и плакала тут, не таясь.

Эмма подняла голову, волосы прилипли к её лицу, волосы тёмным неряшливым окружали ведьму, то ли пряча, то ли храня. Ничего не говоря, ни о чём не спрашивая, она сама подвинулась к нему, падая на руки, как ребёнок лёгкая, полупрозрачная и стальная внутри.

– Всё будет хорошо.

– Знаю, – хрипло ответила Эмма, её потряхивало.

Они замерли, прижавшись друг к другу, живые и надломленные. «Зачем с нами так? – думал Константин. – Несправедливо. На Тирхе она была бы счастлива». А была бы? А он сам был? Жизнь геройская хороша и легка, особенно когда папа в генералах и штрафы за быструю езду не приходят и барах смотрят с обожанием, и место в будущем ждёт его славное, папино место. Что ж ты, герой, не справился?

– Кэп, – прошептала она. – Кэп? У меня нога затекла.

Эмма выскользнула, и вся магия растаяла. Она отвернулась закапать нос.

– Иногда, – прошептала Эмма, – раньше чаще, – сказала, зажмурившись. – Мне кажется или казалось, что это не жизнь, а моя извращённая память о жизни. Как сон. Сны у меня всегда были абсурдные.