Небо молчаливое

Эмме очень хотелось весны и билет до родительского городка. Можно и поездом, хоть на ослах. Жаль ишаков на Верне не водится.

– Эмм? – подал голос Константин.

– Следи за дорогой, – ляпнула сгоряча. Внутри все сжалось и ухнуло вниз.

Какая ко всем чертям дорога в небе? Сейчас этот капитан шутить начнет. Сейчас… Эмма схватила забытую с её смены кружку с остывшим кофе да так, что кофту окропило россыпью коричневых капелек. «Проклятье», – шептала Эмма. «Проклятье», – сказала, стукнувшись головой на лесенке. Кружка подпрыгивала, кофе шёл рябью. Пойти против пиратов. Против Людвига? Нет, Людвиг бы своих птичек не выпустил? Зимородковы? Не похоже. Зачем кэп их пустил? Совсем мозгов нет? Герой выискался!

Она пнула дверь в лабораторию. Пугливо огляделась, но нет – пусто и тихо. Пташки у Фета, Герой в рубке. Славно.

Эмма бесстрашно щелкнула почту. Среди этого ада даже Эвино письмецо не сможет сделать ей горше. Боги, от одного дня бездействия Небо не развалиться. А если развалиться, то… то… не она теперь капитан. Эмма давно уже не капитан. Сколько можно спасать всех вокруг? Луи и Фета, придурка из Тирхи, случайных людей, Дэвида, маму. Её бы кто спас. Письмо на сей раз оказалось коротким.

«Мы тебя ждём, дорогая. Ответь».

Дальше сестра говорила о новых дорогах на юге. О повышении мужа. О маминых розах. Эмма листала, слова не отзывались. Да, мама, да, розы. Мама и розы. Далеко в космосе среди темноты и холода, среди раскалённого гелия, среди ничего и пыли есть роза, есть и всегда будет. Её не видно, а она есть. Нет, Эмма не плачет. Не плачет. Она отодвинула клавиатуру подальше. Она посмотрела на пальцы, на руки в узорах. Её отругают, Эва и Дэвид, и мама, и в институте. Ты научный сотрудник, а выглядишь…

«Я научный сотрудник, – тоскливо подумала Эмма. Мысль точно якорь. Нет, просто тянет ко дну. – Я взрослая. Боги! – она всё смотрела и трогала руку, правую левой. – Мне нравится это. – Дракон улыбался. Эмма знала, он летит к небу, к настоящему небу. – И я себе нравлюсь». Она закрыла письмо и запустила новый эксперимент. Зонд медленно приземлился к поверхности образца. Эмма настроила блок подачи напряжения.

«Их слова не умоляют мою значимость», – ей хотелось домой и не хотелось тоже. Там тепло, но там сделают больно.

Эмма переключила рычажки – плюс на минус, напряжение поменяло полярность. На экране ничего не изменилось. «Ещё рано», – Тимофей Владимирович бы попросил, не отвлекаясь следить за экраном. Будет видно на другом. А Дэвид бы ещё и в статью успел абзац написать. Даже в своих мыслях она разрешала Дэвиду больше, чем себе.

– Ты не любишь музыку?

Эмма вздрогнула. Это на соседнее кресло плюхнулся Луи, как он вошёл, Эмма не заметила.

– П-почему? – Эмма подняла голову. Кантилевер дополз к середине скана. – Музыку все любят. Я не люблю людей, которые падают на нас из ниоткуда. Бесит.

– Эмм, они ж не виноваты, – пролепетал Луи. Будто она спорила.

– Невиноватых тоже не люблю. У нас еды их долго держать не хватит. – Аргумент с едой был стальной и безотказный. Эмма выдала его, как термин с термеха на последнем зачёте: звучит хорошо и будто по теме, а что значит – неважно. Ей было грустно, она не понимала откуда эту грусть взялась.

– Твой этот… играл?

– Дэвид? – хихикнула Эмма, и тут же смутилась, – у него слуха не было. Он из тех учёных, которые только учёные и не больше. Ему и не надо. Он может сдвинуть мир и без того. – «А я не могу» сквозило в её голосе, но Эмма сделала вид, что не сквозит. – Дэвид, – повторять чужое, но не забытое имя повторять было сладко, томительно нежно, убийственно глупо. – Дэвид… – Давай скажи ещё раз! – Он любил музыку. И периодически водил меня в бары на…

Луи ждал. А Эмма запнулась. Почему он всё ещё слушает?

– Неа, не помню. – Если б было нормальным сбегать из собственной лаборатории из-за такой глупости, она бы уже. – Боги… – Во рту тянуло. – Я забыла его группу. Я, кажется, ни разу в слух это название не произносила.

Эмме стало как-то беспричинно тревожно оттого, что она болтает и болтает без толку. Луи всё равно плевать.

– Тяжёлое?

– Тяжёлое.

– А тебе такое нравится?

– Ну да вообще-то. Иначе бы я не ходила. У нас с ним похожие вкусы.

– Ты скучаешь, да, Эмм?

– Не знаю. Мы с ним сделали больно друг другу. По глупости или… по слабости? Не знаю… Чёрт. – Сообщила она тихо, на мониторе всё пошло рябью. Напряжения оказалось излишне. – Сгорел собака.

– Ещё раз?

– Ещё раз, – вздохнула Эмма.

– Ты вернёшься, – Луи указал пальцем в потолок, – туда.

– Вернусь…

Эмма не имела ни малейшего понятия. Да боги! Она так долго старалась об этом не думать. Коробка с зондами почти опустела, осталось… раз, два… пять из двадцати.

– Луи, там ещё есть зонды?

– Такие коробочки? – Луи, не вставая потянулся к шкафу. Стул скрипнул и покатился. – Одна. И пустые.

– Хреново. Но может нам хватит.

– Эмм, а учёным нормально столько ругаться?

– Тебя Фет покусал?

– Да не, просто интересуюсь… я может хотел бы… Не на Верне, правда.

– Да, – просто и не в такт сказала Эмма. – Если или когда я вернусь, я заберу тебя. Как говорили, помнишь?