Небо молчаливое

– Я думал тогда, ну тогда, когда Эмма и Фет…, ну что меня тоже. А ещё я подумал… Знаешь, мне до сих пор гадко. Подумал, что и ладно. Допрыгался. Доворовался. Рано или поздно это всё равно должно было случится. Со всеми такими случается. Это или дурь. Но лучше это. И у меня будет где жить, будет своя каюта и еда будет, и они вроде не злые. Да, я не буду себе, не смогу больше скитаться по станциям, летать зайцем и солнечный мир, видимо, точно теперь не увижу. Зато мне больше не нужно думать, как выжить. Это, кэп, было вообще поганое время. Знаешь, продать свободу за еду и спокойствие за возможность, наконец, перестать трястись и выкручиваться, показалось мне не так и плохо. Да если честно, в моём случае даже выгодная сделка. Но они просто приняли меня. Без клейма. Потому что они хорошие. И… и…

– Я не знал, – Константин положил руку ему на плечо. Что он мог ему сказать? Ну вот что он мог сказать на это? – Пойдём чинить чертов шаттл.

Луи просиял.

Четыре часа они возились с шаттлом, возились бы и дольше, но Луи нужно было в рубку. Константин заканчивал сам в ущерб «свободному времени». Но он не Эмма, ему не нужно торчать в лаборатории, и не Фет, чтобы разбирать лекарства или что там делает доктор в свое «время»? «Отчёты пишет», – вспомнил Константину, впрочем, это ему тоже не грозит. Получилось в итоге очень даже сносно, но сил осталось только на поспать. С утра машинное, после рубка. «Приказа» Эммы он не исполнил и был почему-то этому рад, как ребёнок назло не надевший свитер. Но что с ними делать? Что делать если явятся пираты? Он не знал. Сон казался выходом.

Сон, как всегда, не шёл.

III

Она встала у стены, перевязала волосы серебристой лентой той, что носила на запястье точно браслет, вдохнула глубоко:

– И что вам спеть, родные?

– Да всё равно… – пожал плечами Константин.

Они собрались в буфете вчетвером: музыканты, Константин и Луи. После машинного, он заглянул к ним и предложил обед. Лика растолкала Джейка, по её словам, он проспал уже двадцать часов. Константин в это не очень-то верил, по его расчетам на борту Неба они провели меньше. Хотя кто его знает? Он давно разучился считать дни.

– Постой, – Луи подскочил со своего места, запнулся о кресло, щелкнул одним выключателем, вторым, погрозил лампам.

Все молчали, и Константин молчал, ему почему-то захотелось встать и усадить Луи обратно, а потом извиняться. За что? Луи щёлкнул и получилось так, что в столовой темно, но над головой Лики свет. Они так меняли освещения к Эмминым сеансам. Волосы Лики отливали золотым, а на голых плечах медовые отблески, и вся она кажется существом нездешним не вернским и не земным, фейский подменыш.

Лика запела.

Без музыки. Инструменты, мудреная аппаратура – всё осталось в грузовом там, где картошка и Эммины вещи. Они сбежали с инструментами, но не взяли еды. Не об этом думать надо. Константин выпил ещё. Может так будет легче? Из стакана пахло жасмином, пахло цветеньем. Баром и летом, оборванной жизнью. Ну и зачем ему помнить? Джейк встал. Лика глянула строго. Он растянул тонкие губы в щенячьей ухмылке: «За флейтой». Она замолчала.

– Не делай так. Дождаться что ли не мог? – всплеснула руками.

– Прости, – выдал он у двери.

– Сам ведь знаешь.

– Чего нельзя? – встрял Луи.

– Уходить и входить во время выступления, – ответил Константин, голос его оказался усталым на удивление и мрачным, точно Эммин. Что за дела? – Дождись пока закончат, а потом вали.

– А-а… – протянул Луи. – Ну с флейтой-то лучше будет, – добавил он примиряюще.

Они сидели в буфете уже второй час. Парень, которого звали Джейком, который был флейтист по-хозяйски осмотрев шкафчики, намешал им четверым коктейли из припрятанного джина, сока и Эмминых трав. «Эмма будет зла», – подумал Константин. Он всё ещё не узнал ничего путного, что могло бы её убедить, что могло бы подсказать, как действовать дальше, он просто напился.

– Попробуем снова? – улыбнулась Лика. Он заиграл, а Лика запела. И это было похоже не на музыку, а на транс, на языческую молитву. Мерцание. Мерцание и звон. Точнее не подобраться. Она пела и раскачивалась, точно колядовала, точно призывала духов, а может богов. И свет дробился, свет лился, путался в её волосах, в её голосе, в стакане Константана, на языке, он пах льдом и жасмином.

Она закончила петь. Константин поднял голову, последние минуты, секунды, сколько? Сколько… Сколько-то он смотрел лишь стакан, ловил блики и мутные отражения граненным стеклом и апельсинным изгибом, жасминовым духом. Это уже было. Он это уже видел. Держал, целовал, спасал и не спас.

– Ты употребляешь что-то?

– А? – Лика тряхнула своими золотыми фейскими кудрями. У той, что он любил волосы были белей.

– Наркотики, – подсказал Луи. Константин всё ещё не мог выплыть, не мог очнуться до конца.