Небо молчаливое

– Помню, Эмм. Я не хочу быть тебе в тягость.

– Мне это не сложно. Просто выправим документы. Ты и так часть Неба. Мой сотрудник. Я только, – это нужно сказать, Эмма знала, только духа не хватало и воздуха. Вдох. – если… Фет вряд ли захочет. Я как-то говорила с ним. Он… ты лучше моего его знаешь.

По рации потекла музыка. И Луи, и Эмма замерли.

– Поставим двадцать вольт, – наконец сказал Луи, когда песня стихла, когда кэп объявил, что на радарах чисто.

– Должно хватить.

Поезд полз в сторону большого города. Эмма держала перед собой листок с речью: семиминутное выступление, впихнутое в одну страничку мелком шрифтом, Дэвид сказал так правильно, чтобы не потерялась в листах, когда будешь читать, но читать вообще-то нельзя, надо говорить. Эмма заучила свой текст, как стих и уже совсем не понимала о чём он.

На длинном экране оранжевым мигали станции. Горстка попутчиков равномерно рассыпана по вагону, в голове зудело: а не посчитать ли, согласно какому распределению, они тут сидят. Славный парень высокий и рыжий в синем костюме, в белых наушниках-капельках, Эмме такие нравятся. Эмма почувствовала, как внутри все от стыда перекручивается и во рту вяжет-вяжет виной, Дэвид-то вот сидит, одними губами строчка за строчкой, за строчкой строчка, пальцем ещё ведёт. Ведёт, но не смотрит, и так уже знает. Рыжий парень что-то пальцами теребит, золотую печатку снимет наденет, покрутит, снимет, наденет. И сам он несчастный какой-то. Одет хорошо, а ботинки поношенные. Эмма уставилась в пол. Она не могла заставить себя читать.

Напротив её ног ноги в розовых кроссовках, светлые-светлые в лилово-сизых синяках, девушка везёт ролики. У неё на сумке вышита карта старого мира. Эмма зажмурилась. Откуда-то слева приносилось тихое постукивание чужих битов. Бормотание Дэвида стало отчётливей. О небо. Ей нужно просто пережить эти несколько оранжевых станций.

– Волнуешься, – прошептал Дэвид ей в ухо.

Эмма кивнула.

– Повтори, – сказал он разумно, – мне помогает.

– Ага.

Она послушно расправила листик, выхватила два предложения моргнула и продолжила смотреть в никуда.

– Закончим, наверное, – сказала она Луи. Луи кивнул. Теперь она Дэвид, теперь её слушают. «Боже, почему мне это нравится?» – это была неприятная, сколькая, грязная зловонная мысль. Луи послушно встал.

– Ты в рубку сейчас?

Эмма кивнула.

– Нашёл им каюты? – спросила она, потому что стоило спросить.

– Да. Двухместную. Они сказали, подходит. А Фет сказал, что с ними всё хорошо, даже надышаться ничем не успели. Хотя обшивка кое-где… но не критично, кстати, я могу починить.

– Не слишком ли… – Эмма встала. Она чувствовала, что её голос стал голосом престарелой гардеробщицы, – мы гостеприимны?

– Ну это ж не сложно! – всплеснул руками Луи. – Я просто… – он понурился, – хочу помочь.

Эмма слабо кивнула. Боже, да какая разница, пусть делает что хочет! Не ей же шаттл чинить. Она встала, а тело сделалось тяжёлым от немощи, от бессилия. Всё случилось само собой, всё решили без Эммы, на её мнение всем опять плевать.

Путь до рубки стал дорогой на вершину по камнепадам и леднику. Если с кораблём что-нибудь случиться по вине этих, нет, по Эмминой вине, это ей нужно было всё предусмотреть и продумать, а не становиться мебелью, частью рубки, тихой частью корабля.

В пилотском кресле сидел Константин, кажется, по её команде.

Эмма остановилась, на пару шагов не доходя, ей почему-то ужасно не хотелось становиться ближе.