Он плакал тихо-тихо, ни шмыгал носом, ни кричал, замер никуда не мог деться. Что-то страшное происходило вокруг, расцветало огромное, всеобъемлющей горестью, обнимало, затапливало, мешало смотреть и дышать. Проще всего было забыть, как большой кошмар по утру. Луи не приказывал себе забывать и о беспамятстве не просил, он ни о чём не просил. Он стоял тихонько и ждал, чтобы закончилось. Поскорей, поскорей. Не могут списки быть вечными, не могут люди стоять здесь до ночи, и пацана одного, мелкого, бледного не заметят. Кому нужен? Никому. Никому ты, Луи… Луи всхлипнул, подхватил сумку с полу и ломанулся прочь сквозь толпы. Кто-то крикнул, кто-то пнул под рёбра, кто-то попытался обнять. «Пошли вы все!» – просипел, не сбавляя шага. Скоро всё останется позади, истает, исчезнет. Плотные кольца толпы рассеялись, Луи вынесло к какому-то рынку. Был вечер, или то, что на станциях звали вечером. Свет угасал. В бедных районах на ночь электричество полностью отключалось. Луи точно не знал, где оказался, он и как попал на площадь помнил плохо. Он вообще ни черта не соображал. Всё выглядывал звёзды в металле потолочных каркасов. По щекам стекали слезы, из носа текло как из свёрнутого крана. Луи высморкнулся в рукав, больше ничего под рукой не оказалось. Он был жалок. Как же он был жалок! Луи высморкался ещё раз и решил больше никогда не рыдать, пнул какой-то ящик, пнул ещё раз, нога
угодила во что-то мягкое и вонючее. Луи попытался это стряхнуть, а потом плюнул, в сущности, это не важно – воняют ботинки или нет. Он же был в ботинках? А куда шёл? А..а? Он споткнулся, бестолково взмахнул руками и свалился, и решил не вставать. Но встать пришлось. Он встал и пришёл к мосту.