Небо памяти. Творческая биография поэта

Планов у меня много… С другой стороны, я уже боюсь что-то там шибко планировать… Боюсь строить какие-то планы – в мои-то годы… Но где-то, конечно, живут во мне желания – лучше так назвать, нежели планы, – желания сделать и то, и другое, и третье…

Что касается моего главного занятия – стихов – то они накапливаются очень медленно… Как бы это сказать: я фиксирую то, что во мне происходит, записываю то ночью, то днем, в результате накапливаются какие-то отрывки, даже целые отдельные стихотворения. Но пока этого весьма мало… Если накопится достаточно в ближайшее время, скажем, в этом году или, даст бог, в следующем, наберется постепенно книга, сложится как бы, – я был бы, конечно, рад.

Вы знаете, наверное, что для меня в понятии «новая книга» гораздо важнее – что она именно новая, а не просто какие-то стихи, написанные сегодня, а не вчера… А новое – это то, что отсутствует в других моих книгах. Так у меня было всегда… Я человек, как вы знаете, ко всему этому весьма чуткий, я не могу повторять того, что уже было… Я и сейчас поэтому работаю медленно… Просто написать десять или двадцать вполне приличных стихотворений – я это могу, но в моем понимании это непринципиально, неинтересно. Значит, как бог даст: накопится эта книга – будет книга.

Есть у меня много разных других (я боюсь слова «планы») каких-то намерений, скажем так, или желаний: по идее я многое должен сделать просто каких-то записок о людях, о ком я до сих пор не успел написать… У меня нет цельных воспоминаний о Гудзенко, о Самойлове, о Твардовском, о некоторых других… Я обязан это сделать… Так, отдельные записи есть, а чего-то завершенного нет.

Надо бы сделать какие-то воспоминания тех и тех лет, какие-то мемуарные записи… Из того, что у меня полусделано, – мои размышления о поэзии вообще, и в частности – о поэзии этих лет… Смею сказать: размышления весьма неординарные, если их опубликовать, они, несомненно, вызовут очень разноречивые мнения…

Также есть у меня записи, правда, пока отрывочные, по проблемам судеб России – так, как я это понимаю… Хотелось бы завершить и этот труд…

У меня в кусках много чего лежит… Я все никак не разгребу мой стол – скоро начну… На кухне сколько всего набросано… Здесь вот огромное количество… Надо сортировать, смотреть, как-то составлять разные вещи… Я надеюсь… Какая-то проза у меня лежит, которую то начинал, то бросал. Так что это не то чтобы планы – это мои тайные намерения, тайные желания, что ли… Я вот все надеюсь: если Бог даст, как-то смог бы это завершить…

«Он необходим сегодняшней культуре» [236] Из выступления на вечере, посвященном 75-летию Давида Самойлова 1 июня 1995 года

Сегодня здесь, на этом вечере, я должен был сделать что-то вроде вступительной речи или предварительного сообщения.

На самом деле у меня набралось немало записей и заметок. Я все их сегодня собрал перед тем, как идти сюда, и решил: я все это прочитаю – там изложены мои размышления по поводу этого замечательного явления – Давида Самойлова. И правда, у меня все это лежит в кармане… Но войдя в зал и вдохнув это все, я понял, что этого делать не нужно. Это не под силу будет ни мне, ни вам… И потом я подумал еще, что если вы в такую ужасную погоду пришли в этот зал, то, наверное, потому что вы о Самойлове знаете достаточно и едва ли есть смысл, чтобы я вам излагал мои суждения по этому поводу. Поэтому я не буду делать никаких предварительных сообщений, а просто скажу несколько слов, которые, как я считаю, должны здесь сегодня прозвучать на этом очередном дне рождения нашего любимого человека, поэта, друга – в череде дней рождения, которые мы отмечали много лет, сегодня отмечаем опять, и думаю, что это будет продолжаться и после нас, в другие времена с другими людьми.

Вот что я хотел сказать…

На последней книге, которую подарил мне Самойлов совсем-совсем незадолго до своего ухода от нас, на первом томе своего двухтомника, он сделал для меня следующую надпись: «Юра, – он написал, – мы с тобой два берега у одной реки. Третьего – нет. С любовью, Самойлов».

Ну вот, я и остался одним их этих двух берегов, как он это сформулировал полушутя, хотя присутствие того берега я ощущаю постоянно… Ведь большая часть моей жизни была связана с его жизнью и со всем тем, что он делал.

Первые мои воспоминания о Самойлове – это воспоминания о том впечатлении, которое он на меня произвел тогда: 39-й год, я поступал в ИФЛИ, где он уже учился на третьем курсе. В то время это была очень большая разница – два года! И не просто два года, а два года ИФЛИ – два курса! Поэтому для меня и для Гудзенко, поступавшего вместе со мной, он был где-то там вдали, где-то на полпути к тем вершинам, где дальше уже был Павел Коган. Это вообще уже не досягаемые для нас дали! В нашем ощущении это был патриарх, почти старец – двадцатитрехлетний Павел Коган!