Небо памяти. Творческая биография поэта

…но вот зима,
и чтобы ясно было,
что происходит действие зимой,
я покажу,
как женщина купила
на рынке елку
и несет домой,
и вздрагивает елочкино тело
у женщины над худеньким плечом.
Но женщина тут, впрочем,
ни при чем.
Здесь речь о елке.
В ней-то все и дело.
Итак,
я покажу сперва балкон,
где мы увидим елочку стоящей
как бы в преддверье
жизни предстоящей,
всю в ожиданье близких перемен.
Затем я покажу ее в один
из вечеров
рождественской недели,
всю в блеске мишуры и канители,
как бы в полете всю,
и при свечах.
И наконец,
я покажу вам двор,
где мы увидим елочку лежащей
среди метели,
медленно кружащей
в глухом прямоугольнике двора.
Безлюдный двор
и елка на снегу
точней, чем календарь, нам обозначат,
что минул год,
что следующий начат.
Что за нелепой разной кутерьмой,
ах, боже мой,
как время пролетело.
Что день хоть и длинней, да холодней.
Что женщина…
Но речь тут не о ней.
Здесь речь о елке.
В ней-то все и дело.
(Как показать зиму. Кинематограф, 1970)

Поэзия

Михаил Козаков:

Человек, прошедший войну. Поэт такого масштаба. Не просто поэт, а как всякий большой поэт – философ. Поэт разнообразных ритмов и рифм, с замечательным чувством иронии, самоиронии, чувством юмора, и главное – огромной человеческой и литературной глубины. Он прошел войну. Сколько поэтов на этом потом делали карьеру? И добивались чинов, званий, премий, чего хотите. Юра был совершенно другим человеком. И он не умел, так сказать, расталкивать локтями. Он просто занимался своим любимым ремеслом.

Олеся Николаева:

Вообще у меня такое есть наблюдение, что все подлинные писатели, настоящие, они еще и некие литературные персонажи, потому что они выстраивают свою жизнь изнутри – не по указке каких-то внешних обстоятельств, – там есть какое-то внутреннее самоопределение. Оно распространяется на их творчество, на формирование какой-то своей собственной поэтики, но и на выстраивание своей собственной личности и своей собственной судьбы.

Какие-то формальные изыски, формальные новшества, которые пробуют молодые поэты или поэты постарше, чтобы чем-то отличаться от остальных, – это не стоит дорого. У него было такое немножко даже юродивое выражение… Он говорил: самое главное – это посадить свою бубочку, и чтобы эта бубочка была лично твоя. Удивительное уважение к человеческой личности, к ее неповторимости, к ее уникальности, к ее творчеству. И он мне говорил: если ты посадишь эту бубочку, то дальше уже она взойдет, и все, что будет из нее произрастать, – это уже будет твое.

Евгений Евтушенко:

Хочу теперь сказать о своей вине перед Юрой. Настолько я обожал его стихотворение «Сон о рояле», что когда составлял антологию, мной овладела какая-то ошибочная идея. Мне многие стихи его нравятся. Но мне показалось, что я должен как-то выделить это стихотворение. Ну вот так – чтобы нельзя было его не прочесть. И я решил это стихотворение оставить только одно. Мы поэты – как дети. Юра обиделся на меня, конечно. Он очень расстроился, что я включил только одно его стихотворение. Он обиделся, не потому, что я включил именно это стихотворение, а потому, что не выбрал что-то еще. Я просто этого не учел. Но, даже обидевшись и позвонив мне, он меня никак, ничем не оскорбил, ни одним словом. Он просто сказал: «Жень, ну неужели ты не нашел что-нибудь еще, неужели только одно стихотворение хорошее я написал»… Я ему объяснил, в чем дело, но все-таки у него, конечно, осталась обида на меня.

А вина за мною осталась. Это моя ошибка. Она была не от недооценки его творчества, я просто не понял, что надо было показать другие какие-то стихи. Я никогда раньше не составлял антологии… Стихотворение «Сон о рояле» – это шедевр…

Е. Евтушенко читает: