Небо памяти. Творческая биография поэта

Много ездил по краю. И один, и в группе с писателями. Приезжали в Иркутск Фадеев, Горбатов. С Пабло Нерудой, помню, ездили на Байкал. Плавал по Ангаре и Лене. Был в местах будущего Братского водохранилища. Названия пароходов помню: “К. Маркс”, “Ф. Энгельс”, “Бессарабия”. Где только не носило! А вот на чем ходили по Лене – не скажу. Там плавал непонятно на чем. Больших пароходов не было… Так что Восточную Сибирь, Иркутскую область, Иркутск я знаю сравнительно неплохо. Ощущение от края, от города до сих пор как о месте старой добротной культуры. Этой ауры культуры, которая была в Иркутске, не было ни в Новосибирске, ни в Красноярске. Сибиряки старой закваски! По-моему, лучшее из того, что было в России. Это какая-то чистая ветвь. У меня была в Братске (по линии первой жены) родственница Ведерникова Мария Ивановна. Верующая. Коренная сибирячка. Безграмотная. Но было в ней такое интеллигентное, крестьянское благородство. Достоинство! О ней на всю жизнь осталось впечатление чистоты, чистоты первого сибирского снега… Вот что для меня Сибирь, Иркутск»[135].

Б. Слуцкому

Окрестности, пригород – как этот город зовется?
И дальше уедем, и пыль за спиною завьется.

И что-то нас гонит все дальше, как страх или голод, —

окрестности, пригород, город – как звать этот город?

Чего мы тут ищем? У нас опускаются руки.

Нельзя возвращаться, нельзя возвращаться на круги.

Зачем нам тот город, встающий за клубами пыли, —

тот город, те годы, в которых мы молоды были?

Над этой дорогой трубили походные трубы.

К небритым щекам прикасались горячие губы.

Те губы остыли, те трубы давно оттрубили.

Зачем нам те годы, в которых мы молоды были?

Но снова душа захолонет и сердце забьется —

вон купол и звонница – как эта площадь зовется?

Вон церковь, и площадь, и улочка – это не та ли?

Не эти ли клены над нами тогда облетали?

Но сад затерялся среди колоколен и башен.

Но дом перестроен, но старый фасад перекрашен.
Но тех уже нет, а иных мы и сами забыли,
лишь память клубится над ними, как облачко пыли.

Зачем же мы рвемся сюда, как паломники в Мекку?

Зачем мы пытаемся дважды войти в эту реку?

Мы с прошлым простились, и незачем дважды прощаться.

Нельзя возвращаться на круги, нельзя возвращаться.

Но что-то нас гонит все дальше, как страх или голод, —

окрестности, пригород, город – как звать этот город?

(День такой-то, 1976)

V. «Каждый выбирает для себя…» (1950–1970-е годы)

В 1957 году Левитанский окончил Высшие литературные курсы СП СССР.

В мае 1958 года он встал на учет в Московскую писательскую организацию (Московское отделения СП РСФСР).

«Сильные, волнующие стихи»

В конце 1950-х и начале 1960-х в жизни Юрия Левитанского произошли события, оказавшие влияние на всю его дальнейшую поэтическую судьбу: вышли в свет две книги стихов, ставшие гигантскими шагами в творческом развитии мастера – «Стороны света» (1959) и «Земное небо» (1964). Многие считают, что «подлинный Левитанский» начался только в 1970 году после публикации книги «Кинематограф». При всем значении этой книги не только для творчества автора, но и для всей российской поэзии второй половины прошлого века, «Кинематограф» был все же естественным продолжением поисков, начатых в этих изданиях. «Стороны света» и «Земное небо» стали невероятным скачком, практически немыслимым… После иркутских книг перед нами вдруг вырос большой мастер: конечно, еще не достигший своих вершин, но все же сделавший мощную заявку на достойное место в отечественной литературе.

Первым это заметил все тот же Михаил Луконин, о чем ниже мы скажем подробнее.