«Мир, который вдруг на меня обрушился в этом подвале, – вспоминала она, – был совершенно чужой, но, тем не менее, очень интересный. Даже реалистические вещи, которые делали тогда Сидур и его товарищи, произвели на меня огромное впечатление тем, что они отличались от того, что было вокруг. Вокруг нас были бюсты, такие бравые фигуры всяких строителей и победителей. […] А тут были вроде живые люди, все это было в реалистической манере – терракотовые скульптурки: женщины, мужчины, много обнаженных, это вообще мне показалось непристойным. В подвале была магнитофонная приставка, тогда магнитофонов не было, и там Жорж Брассенс пел. Выпили, конечно… Начали мы танцевать, и тут мы с Сидуром как-то поцеловались – и все, как говорится, больше уже никуда друг от друга не делись»[140]
.Юлия Нельская-Сидур стала не только женой и помощником скульптора, но и летописцем «подвальной жизни» мастера. Дневники, которые она вела в течение нескольких лет, впоследствии были опубликованы[141]
. Читатели получили возможность проследить за повседневной жизнью целого слоя оппозиционно мыслящих советских художников, писателей, общественных деятелей, описанных пусть и пристрастным, но все же честным и умным человеком.После распада группы, а впоследствии и разрыва отношений с коллегами, мастерская, которую все называли просто «подвал», оказалась в полном распоряжении Вадима Сидура. Подвал находился в доме на Комсомольском проспекте, строительство которого началось в начале 60-х годов по плану реконструкции Москвы.
«Раньше эта улица называлась Чудовка, – рассказывала Юлия Нельская-Сидур. – И напротив этого дома углового была и сейчас находится церковь Николы в Хамовниках. Это церковь XVII века. Когда делали Комсомольский проспект, Чудовку расширили, и там была церковная стена, ее потеснили. И вот остались камни известняковые. Сидур стал делать из этих камней портреты. У него была композиция – люди. Но люди были какие-то грубоватые, обобщенные, очень мощные»[142]
.Несколько позже, в середине 60-х, в подвале меняли канализацию, и в мастерской в большом количестве остались чугунные трубы. Сидур внимательно их рассматривал и добавлял к ним детали старых моторов, холодильников, стиральных машин, которые приносил с помоек. Так рождалась уникальная манера мастера.
Постепенно в подвале Сидура сложился особый мир, состоявший в основном из людей, скептически относившихся к официальному советскому искусству. Кто только не побывал в его мастерской – Э. Климов и В. Шукшин, Б. Окуджава и Т. Гуэрра, Г. Белль и Ю. Трифонов…
Юрий Левитанский с женой Мариной были частыми гостями подвала на Комсомольском проспекте. В те годы многое связывало поэта с Вадимом Сидуром: не только задушевные вечеринки, не только общие взгляды на многие события, происходившие в мире, но и совместные проекты. Это была настоящая дружба со всеми ее радостями, обидами, выражением признательности, а порой несогласия, в том числе, и по принципиальным вопросам.
В марте 1968 года Юрий Левитанский стал инициатором небольшой выставки Вадима Сидура в Центральном Доме литераторов: не скульптуры, конечно, – рисунков. Сидур выставлялся нечасто, экспозиция готовилась тщательно. Разумеется, художник советовался с друзьями и в первую очередь с Левитанским.
Юлия Нельская записала в дневнике[143]
:Вопрос не праздный… В это время, после очередных публикаций произведений писателя в самиздате, после знаменитого «Письма съезду» Союза писателей СССР против А.И. Солженицына была развернута широкая пропагандистская кампания в советских СМИ. Интеллигенция широко и горячо обсуждала эти события на «кухнях».
А вот конец записи от 11 марта:
Речь идет о песнях, которые к тому времени уже начали сочинять барды на стихи Левитанского.
Выставка, тем не менее, состоялась… И, похоже, удалась, несмотря на все волнения и споры.
Юлия Нельская: