Небо памяти. Творческая биография поэта

Елка, праздник, именины,
день рожденья, Новый год.
Ольги, Анны, Катерины
бесконечный хоровод.

В последние годы жизни Левитанский особенно часто возвращался мыслями к своим детям, старался помочь им и словом, и делом… Невольно на память приходят его строки, насквозь проникнутые щемящим душу чувством – беззаветной отцовской любовью и вместе с тем безысходной, но светлой тоской.

Нет, не Бог всемогущий, всего только маленький
слабый божок,
сотворил я Вселенную в три деревца,
в три рождественских елочки хрупких,
чтоб ныне,
как скряга,
над веточкой каждой трястись,
над иголочкой каждой.

Три рождественских елочки, три одиноких тростинки,

три тонких травинки
всего-то и есть у меня,
вот затем и трясусь,
как скупой над своим сундуком,
над травинкою каждой.

Три травинки, три легких снежинки лежат

на ладони моей,
три снежинки всего и богатства,
три звездочки зябких.

(Письма Катерине, или Прогулка с Фаустом, 1981)

Парение над вершиной

Вершиной творческой активности поэта стали 70-е – начало 80-х годов, при том, что, как справедливо отмечал еще Михаил Луконин, Левитанский стихи свои «выдает скупо». Судите сами: в это время выходят три из четырех самых известных его книг: «Кинематограф» (1970), «День такой-то» (1976), «Письма Катерине, или Прогулка с Фаустом» (1981), две книги переводов – «От мая до мая» (1975) и «Эпифании» (1977), а также пародии «Сюжет с вариантами» (1978). К 60-летнему юбилею, как было принято в советское время, – напечатали «Избранное» (1982), куда вошли все перечисленные выше книги плюс «Стороны света» и «Земное небо».

В начале 80-х были опубликованы уже не только короткие книжные предисловия, но и серьезные исследовательские работы известных литературоведов, в том числе «Евангелие от Сизифа» (1981) Сергея Чупринина и «Дар поэта» (1982) Юрия Болдырева.

«Книга “Кинематограф” и последовавшие за ней “День такой-то” (1976) и “Письма Катерине…” (1981), – писал Ю. Болдырев, – создавались поэтом как единое целое, по законам сложной музыкальной архитектоники (так, в “Кинематографе” легко разглядеть четырехчастное сонатное построение). Не только звуковые, но и лексические и смысловые аллитерации, то резкие, то плавные смены ритмов, аккордные слова и строки, одновременно напоминающие читателю уже прозвучавшие темы и предвещающие будущие, еще имеющие прозвучать, – все это делало книгу стихов единым произведением. […] Три последние книги образуют нечто вроде трилогии, связующими нитями которой являются личность автора и общность его раздумий о прошлом, настоящем и будущем своего поколения, своего народа, всего человечества»[173].

«Тридцать пять лет, – вспоминал Булат Окуджава о годах дружбы с Левитанским, – это целая эпоха в жизни поэта, которая начинается с восхождения на высокую гору по неторным дорогам судьбы и мастерства, а заканчивается взятием поэтической вершины, где счастливчику удается водрузить свой флаг. Немногие удостаиваются этой чести, не всем удается выдюжить, не поддаться соблазну легкого успеха, устоять перед искушением лестью. Но вершина – это не конец пути. После нее начинается парение. Оно-то и есть то главное, ради чего все предшествующее, но оно совершается уже не по прихоти поэта, а по велению Природы, и этой чести удостаиваются совсем уж немногие»[174].

Восхождения на вершину, а затем парение… Но какова цена всего этого?

«Многие годы жизнь Левитанского была расписана по часам, – вспоминает вдова поэта Ирина Машковская, – старые родители, маленькие дети – и о тех, и о других он заботился самозабвенно. Кроме того, надо было не только писать стихи, но и зарабатывать деньги, чтобы содержать эту немалую семью»[175].

Сам Левитанский высказывался более определенно: «Своим детям я отдал десять лет своей жизни, я был для них и папой и бабушкой: стирал, убирался, варил суп… Стихам отводилась ночь: напившись крепкого кофе и накурившись до звона в голове, я садился за стол…»[176]

Уточним: «зарабатывать деньги» – значило в ту пору для мастера уровня Левитанского переводить поэтов «народов СССР», «стран социалистического лагеря», «прогрессивных авторов капиталистического мира». Такие переводы для кого-то становились проходной халтурой, а для кого-то, как, например, Левитанского, – самодостаточными художественными произведениями. Нет худа без добра: экономические трудности советских литераторов привели к тому, что отечественная переводческая школа стала одной из лучших в мире.