Небо памяти. Творческая биография поэта

…Не знаю, как тебе объяснить – я нервничаю. Ну, скажем, сегодня получил журнал «Дружба народов», там большая подборка Высоцкого с большим и тонким вступлением Самойлова, там Ю. Давыдов, рассказ Окуджавы… И как-то горько мне становится – что я так живу, чем я занимаюсь (ну, ладно, сейчас обед буду готовить – девочек своих кормить и всякое там прочее, как бы и привычное, хотя давно уже понимаю, что и это ни к чему, и им, своим дочкам, я уже мало для чего нужен, то есть не для того, что я мог бы им дать на самом деле), – а мне звонят и звонят, и стихов просят, а у меня все не готово, и как объяснить это? Так, мол, я живу, так я работаю… Тысячу раз прости меня, что пишу тебе об этом, – ты способна понять и еще поймешь многое – хотя почему ты должна отвечать за мои глупости или расплачиваться за них? Это, конечно, несправедливо, но мне нужно, необходимо, чтобы рядом был кто-то…[182]

В марте Левитанскому с огромным трудом удалось вырваться к Ирине в Берлин: через Союз писателей была организована поездка для выступления в берлинском Доме советской науки и культуры. Его устроили в маленькой квартирке: комнатка, кухня с посудой, туалет и ванная. Ирина перебралась к нему.

Разумеется, компетентные товарищи, курирующие жизнь советских студентов, узнали об этом почти сразу же. Ее незамедлительно вызвали на «беседу», и она не скрывала, что поэт Левитанский – человек, которого она любит, что приехал он, по существу, к ней, и что жить они намерены вместе…

Время их истекло незаметно, оставив лишь пустоту и горечь очередной разлуки.

После отъезда Левитанского Ирина поняла, что нужно принимать решение. Она заявила о своем отъезде на родину по личным обстоятельствам. Однако отчисление со стажировки влекло за собой весьма серьезные последствия. Ей пришлось пройти сквозь кордоны университетского ректората, парткомиссии и комсомола и, наконец, советского посольства. Но стоял уже 1987 год, началась перестройка, и никаких серьезных мер к ней не предприняли. Ирина вспоминала, что сотрудники посольства, ставшие свидетелями этого странного и искреннего романа между седым 65-летним поэтом и 20-летней студенткой, были настроены явно сочувственно, и она навсегда осталась им благодарна за это.

В апреле она была уже в Москве. Левитанский ждал ее, готовился к ее приезду, и даже отыскал квартиру. Так началась их семейная жизнь.

Тяжелым испытанием для Ирины стало ее объяснение с родными, которые просто отказывались понимать происходящее. Благополучная девочка с блестящими перспективами – и вдруг бросить все… ради любви? Безумие!

Что было потом? Съемные квартирки, безденежье, тотальный дефицит конца 1980-х, очереди буквально за всем… Ирина перевелась на заочное отделение университета (Левитанский категорически настаивал на том, чтобы она не бросала учебу), устроилась на работу, и жизнь понемногу стабилизировалась.

Многое изменили 80-е годы в творческой работе Юрия Левитанского.

По свидетельству Ирины Машковской, за весь период их совместной жизни поэт «написал полностью едва ли десяток законченных стихотворений». Ко времени их знакомства большая часть книги «Белые стихи» была уже написана.

Да и жизнь в стране изменилась решительным образом, и Левитанскому еще предстояло осмыслить произошедшие перемены.

О том, как складывалась жизнь поэта в те годы, мы знаем из рассказов Ирины Машковской, опубликованных в некоторых изданиях уже после смерти поэта.

Работал Левитанский регулярно. Он говорил, что писатель в любом случае каждый день по нескольку часов должен проводить за столом, необязательно писать, можно что-то читать с карандашом, делать отметки на полях, выписывать какие-то мысли.