Небо памяти. Творческая биография поэта

О сборнике «От мая до мая» (1975) Константин Симонов писал в предисловии: «В своих переводах, собранных в эту книгу, Юрий Левитанский проявляет себя как поэт зрелого, разностороннего и, добавлю, чуткого таланта. Чуткого к тому прекрасному и разному, что сначала вместе с чужой, иноязычной поэзией вошло в его собственный мир, а потом через его посредство стало и частью духовного мира читателей этой книги»[177].

Об «Эпифаниях» литовского поэта Иманта Зиедониса – разговор особый. Вот уж где переводчик – в прямом смысле становится соавтором поэта, его посланником к русскому читателю!

Предисловие к этой книге Юрий Левитанский написал сам. И неслучайно. Нужно было не только рассказать об авторе книги, не только поведать, почему, собственно, русский поэт взялся за перевод книги латышского автора, – читателю нужно было еще объяснить, а что такое эти загадочные эпифании…

«В просторном рыбацком доме, в доме родителей Зиедониса, за щедрым рыбацким застольем, легко и свободно касаясь друг друга, проникая друг в друга и сохраняя свою основу, свой запах, свой цвет и звук, перемежались латышская речь и русская, близость леса и близость моря, размеренное дыханье прозы и стремительное теченье стиха.

Я несколько был удивлен, когда Имант сказал мне:

– Ты должен перевести мои «Эпифании».

– Но я ведь, насколько тебе известно, не прозаик! – ответил я.

– Я тоже, – ответил Имант. – Я тоже. Именно поэтому «Эпифании» – это не проза в обычном смысле. Думаю, это ближе к стихам.

Ближе – но все-таки – не стихи?

И вот эта книга.

Стихи или проза?

Может быть – стихотворенья в прозе?

А может быть – проза в стихах?

«Эпифании» – слово греческое. Отраженье. Откровенье. Тончайший импульс, короткая вспышка, выхватывающая из темноты мгновенье быстротекущей жизни, высвечивающая напряженье мысли, жест, ощущенье, событье, поступок, предмет.

Короткие вспышки, импульсы, порою в чем-то и противоречащие друг другу – диалектически противоречащие друг другу – соединенье разнородных явлений и даже полных противоположностей в единый – диалектически связанный – непрерывный поток. И общее направленье потока – от рожденья к рожденью, от рожденья и снова к рожденью, вечное торжество жизни над смертью, жизнь, ее вечный, неодолимый, надо всем торжествующий ритм.

Такова эта книга»[178].

Хорошо, что Левитанский сам написал вступление. Невозможно представить, кто бы еще мог столь точно подобрать слова и рассказать об этом с такой детской достоверностью и такой пророческой глубиной…

«Зачем послал тебя Господь»

В августе 1985 года на отдыхе в Доме творчества писателей в латышском городке Дубулты Юрий Левитанский познакомился с девятнадцатилетней студенткой Ириной Машковской, впоследствии ставшей его третьей женой.

После короткого, в три дня, знакомства, состоявшего лишь из прогулок и бесед, они распрощались, но, как оказалось, не навсегда. Левитанский попросил девушку написать ему и дал свой московский адрес, а главное, подарил ей свой сборник «Избранного» с трогательной дарственной надписью. Она прочла эту книгу в несколько дождливых сентябрьских дней и решила выполнить свое обещание написать, хотя прекрасно понимала, что это совершенно бессмысленно: он давно забыл о ней. Но обещание есть обещание.

«Здравствуйте, Юрий Давыдович… Может быть, вы меня все еще помните… Я такая-то… Как ваши дела?.. Читаю вашу книгу. У меня к вам вопрос по поводу одного из ваших стихотворений…»[179]

Письмо она отправила, но никакого ответа не последовало. Собственно говоря, она и не ждала, продолжалась студенческая жизнь: занятия, семинары, лекции… И вдруг телеграмма: «Ира, простите, я был в отъезде… Я написал вам подробное письмо…»[180]

Через несколько дней пришло и обещанное письмо: «Неужто Вы и впрямь могли подумать, что я мог забыть Вас…»

И дальше: «Простите, пожалуйста, что отвечаю с таким опозданием – в кои веки отлучился из Москвы, и вот что получилось. А письма Вашего я, признаться, ждал, и Вы едва ли представляете, как был рад ему… Спасибо Вам за все добрые слова, сказанные Вами – это мне приятно и по-настоящему дорого.

С радостью и печалью вспоминаю Дубулты, это чудное море, и вас тоже – все пронеслось, как сон, уже почти и не верится, что все это было на самом деле…

Очень рад был бы увидеть Вас снова.

Пишите, пожалуйста, – буду впредь отвечать аккуратнее.

Всего Вам, всего самого-самого…

Еще раз – будьте!

А в Москву не собираетесь? Вот хорошо бы!»[181]

И началась регулярная переписка – остаток осени, всю зиму и начало весны. В апреле Ирина получила письмо с просьбой приехать в Москву на майские праздники, которые и в те времена тоже складывались в череду «красных дней календаря», так что в итоге получались небольшие каникулы.

Ирина приехала, якобы погостить у своих московских знакомых, они встречались с Левитанским «по людям» и разбредались к ночи по разным квартирам. Говорили о многом, без устали гуляя по весеннему городу. Становилось ясно: в их жизнях неизбежны перемены…