Небо памяти. Творческая биография поэта

Понимаете, для меня этот вопрос… не то чтобы нерешенный – но очень непростой, во всяком случае… Потому что я принадлежу к поколению, чьи детские, юношеские, студенческие годы и даже первые годы войны прошли в ту пору, когда антисемитизма в стране не было. Теперь мало кто это понимает и мало кто верит, что такое могло быть на самом деле, но это было. Кто-то, конечно, был антисемитом. Конечно, мог быть, но государственного антисемитизма не было – это точно, это я говорю с полной ответственностью. Поэтому… я человек культуры русской, а не другой. У меня в семье папа как-то знал еврейский язык чуть-чуть, а мама просто не знала, а я тем более… Проблема эта возникла много позже. В какие-то школьные годы – это, наверное, сейчас непонятно – я просто не знал, кто я… Мое детство прошло на Украине, я учился в украинской школе, все было на украинском языке, русский язык был почти как иностранный. У меня было два родных языка – русский и украинский на равных.

Не было этого и в ИФЛИ, где я учился, там этого не могло быть. Люди, которые живы до сей поры, немолодые люди, были яростные, яростные враги любого проявления национализма. Русских я имею в виду, – этого не могло быть, конечно. Это появилось, примерно, во второй половине войны – в первой этого тоже еще не было. А во второй появилось, когда мы пошли уже вперед… Где-то немцы, где-то наша великая держава начала заниматься этим делом…

У меня нет ответа на этот вопрос – просто нет. Я не знаю, как это объяснить: что? почему? К примеру, Ярослав Васильевич Смеляков или Леонид Николаевич Мартынов – никак не могу сказать, что они поэты хуже, чем некто иной… Не знаю. Или потому что я вырос и сформировался там, я не могу этого утверждать. Понимаете?

Я верю в законы биологические – не социальные, не политические, а именно биологические. В какой-то семье рождается мальчик, который становится Антоном Павловичем Чеховым или Борисом Леонидовичем Пастернаком. Никто не знает – почему. Так что для меня – я говорю еще раз – поскольку я сформировался в той эпохе, я до сих пор не могу сказать, так это или иначе…

Не знаю. Если кому-то приятно так думать… А я просто не хочу об этом думать, потому что не вижу здесь никакой закономерности. Это природа делает – Бог или природа, не знаю. Но почему-то сегодня рождается этот, а завтра вот тот. Вот и все.

Поэтому – чтобы это вам как-то четче сформулировать – я не опровергаю того, что вы сказали, но подписаться под этим я тоже не смог бы. Потому что тут надо, наверное, еще долго думать. А может быть, мне моего века уже не хватит для того, чтобы эти вопросы решить. Потому что большая часть моей жизни прошла там… Есть какие-то иллюзии и мифы, от которых я уже просто не могу избавиться. Иногда догадываешься, что это всего лишь миф…

Честно говоря, можно по-разному относиться к Бродскому – я лично считаю его человеком весьма талантливым. У него есть большие поклонники… А есть и такие, как Коржавин: он как-то заменял меня в Литературном институте – вел семинар, – и мои студенты рассказывали, что он, мягко говоря, высказывался о Бродском если не негативно, то, во всяком случае, без особого почтения. Так что, это дело темное…

Что же касается Нобелевского лауреатства, я очень даже рад за них и горд, и прочее, и прочее, но я точно знаю, и я твердо уверен, что в самом этом факте всякий раз есть элемент политической игры, несомненно. Поэтому, скажем, Бродский и даже Пастернак (я очень высоко чту его с юных лет: Пастернак – гениальный поэт!) – но он же получил Нобелевскую премию за роман, который, если судить по-серьезному, не бог весть какой роман для русской литературы, для русской прозы. И там какие-то элементы политической игры играли роль, несомненно…

И у Ахматовой, скажем, тоже были элементы политического скандала, а иначе и Ахматову не знали бы тоже.

Поэтому, скажем, такой прекрасный поэт, как Заболоцкий, который после того, как отсидел в тюрьме, был вне скандалов, мало кому интересен. Он неведом там… Хотя, конечно, не нужно сравнивать – это глупо…

Сегодня то же самое: Арсений Александрович (Тарковский – Л.Г.) или Самойлов неизвестны, а о каком-то Пупкине, который там околачивается, знают почему-то и в Риме, и в Париже.

Я не в укор им говорю, потому что западные русисты и слависты немало сделали для того, чтобы спасти многое из нашей культуры. То, что здесь гибло, они спасали – это факт… Но что и там элемент политической игры имел немалое значение – это точно.

Иркутский космополит

После войны на Западе я попал на «маленькую» войну с японцами, а потом оказался в Сибири, в Восточно-Сибирском военном округе, где я еще два года служил после войны. Меня не отпускали как необходимого армии человека; я был лейтенантом, работал журналистом… И вот в свое время я тоже попал в космополиты в Иркутске. В каждом городе полагалось иметь космополитов. А там просто больше никого не было. Я только демобилизовался, 47-й год шел…