Небо памяти. Творческая биография поэта

Короче, думал, что новую книгу уже едва ли я осилю. И вдруг такое случилось… Для меня почти как чудо… Обычно у меня как бывает – это тоже наша критика отмечала неоднократно, – мои книги – это всякий раз не сборник стихов, написанных в разное время по разному поводу, а именно книга, некое построение, живущее по своим законам. Скажем, книгу «Кинематограф» некоторые критики даже называли поэмой, хотя это, конечно, не поэма, это книга, но с достаточно четким, существенным для меня построением.

И у меня обычно как бывало? Возникал некоторый образ… Как Александр Сергеевич говорил: «Я сквозь магический кристалл // Еще не ясно различал…» Вот так и возник некий образ этой книги… Это объяснить невозможно… Я слышу некий звук, некое… чего-то… И вот я записываю, как нормальный настоящий графоман, чего со мной прежде почти никогда не бывало. Я сейчас совершаю такую работу: нечто записываю, даже серьезно не задумываясь, насколько это точно или нет. Накопилось много: целая большая папка.

Там все – разное-всякое, поэтому даже затрудняюсь сказать, что именно. Могу только сказать, что это будет все-таки книга, новая действительно, не похожая на мои другие книги, лучше ли, хуже, чем в другой раз было, – но она принципиально новая, конечно, в чем-то полемичная. В частности, для меня это очень существенно – в последние годы я много этим занимался, думал об этом…

Как это обычно бывает, сегодня возникают всякие там течения – модернизм, постмодернизм, метафоризм, метаметафоризм, не помню, чего там еще… Честно скажу: я в это очень мало верил всегда, тем не менее внимательно читал, вглядывался – мало ли что, а вдруг… Я всегда очень легко подвергал сомнению свои убеждения. Тем более что это очень активные, энергичные люди, которые всячески пытаются создать впечатление, будто родилось некое новое искусство, новая литература.

Я же в это никогда не верил, хотя, повторюсь, на всякий случай много читал и много об этом думал, особенно последние два-три года. Тем более что они и вправду очень активные и энергичные, беспрерывно болтаются на Западе. А там, как я понимаю, не очень искушены, не очень хорошо информированы о текущем процессе в нашей словесности. Я могу привести ряд поэтов, в моем понимании самых значительных, которых там просто не знают – скажем, Арсения Александровича Тарковского, или Самойлова, или Соколова, – которые туда не едут, не шляются и не шатаются там. Одни умерли, а те, что живы, тоже не ездят по разным причинам. А те, другие, там толкаются бесконечно: то и дело читаешь, что в какой-нибудь Голландии прошла презентация книги поэтессы такой-то. Кто это, Бог ее знает…

Тем не менее, я об этом думал всерьез и еще раз пришел к окончательному убеждению, что все это не более чем хреновина – извините за ненаучность термина… Да и всегда я считал, что вскоре после первого появления на свет от всех этих течений, как правило, ничего не остается. Есть поэт А, поэт В, поэт С – вот это остается, а все эти так называемые группы и содружества – чепуха… Молодым людям свойственно объединяться, но проходит время, и от всего этого остается два-три поэта, которые поэты на самом деле.

…В мои молодые годы это в принципе было делом абсурдным, ибо просто каралось. В этом-то и был смысл создания Союза писателей, чтобы со всем этим покончить, – некая организация, которой руководят и которая руководит, которая карает и поощряет. А те, 20-е годы, когда это все было возможно, я не застал, я еще был мальчишкой… А в 1934 году прошел учредительный съезд Союза писателей СССР, и этому был положен конец…

Такие эпохи случались: появляются экстрасенсы, астрологи, кашпировские, чумаки… То же самое и в поэзии – огромное количество шарлатанов, просто шарлатанов, которые пользуются нынешней ситуацией. Я в этом еще раз уверился и убедился окончательно – вероятно, это в какой-то степени помогло возникновению образа будущей книги, которая в каком-то смысле станет полемичной что ли: я еще раз понял, что поэзия существует не для этого…

Понимаете, «дыр-бул-щыл», о котором тоскует Соснора в Питере, – это их личное дело. Я вот со студентами в Литинституте об этом говорил – они начали смеяться, они уже смеются над этим – понимаете! Крученых – пожалуйста: кому-то хочется – пускай читает. Если бы от меня это зависело – пожалуйста, ради Бога: нравится читать «дыр-бул-щыл» – читай целый день «дыр-бул-щыл»… Но мне это неинтересно, потому что я могу написать это сорок восемь раз за восемь минут – это мне не нужно, едва ли это нужно вам или кому-то еще, а тем трем людям, которым это нужно, пускай себе читают!

Я же в тысячный раз убедился: «…Я трамвайная вишенка страшной поры // И не знаю, зачем я живу…» – строчка Мандельштама, к примеру, – вот это и есть поэзия… Прочитал… защемило где-то там, после этого можно и спать лечь или, наоборот, не спать – заплакать… А от «дыр-бул-щыл» со мной ничего не происходит, ну вот ничегошеньки… Мы со студентами смеемся… Я им обрисовал картину: вот Чехов, скверно ему на душе, прочитал он этот «дыр-бул-щыл» – и спокойно уснул…