Небо памяти. Творческая биография поэта

В поэзии – в меньшей мере… Тоже какие-то имена появляются, но пока больше всего мода – мода пошла на авангард, модерн, постмодерн и так далее. Пока особых имен я там не вижу. Есть два-три имени мало-мальски достойных… То же можно сказать и про неорганическую поэзию: условно говоря, постобэриутов… Но это тоже повтор – только на более низком уровне – того, что делал Хармс или ранний Заболоцкий.

Короче говоря, подводить сейчас какие-то итоги, наверное, пока рано. Несомненно, в этой огромной стране будет все – куда же денется-то? Где-то, черт его знает где, уже подрастают какие-то имена. Конечно, литература будет…

Надо сказать откровенно (никакого греха в этом нет), что русская литература в силу разных исторических причин была гораздо в большей мере политизирована, нежели где бы то ни было в другой стране: там давно уже жили нормально, а здесь царили голод, холод и рабство. Наиболее благородные и честные люди просто не могли на все это так или иначе не откликаться. Но если жизнь будет улучшаться, тогда эти проявления постепенно будут уходить, поскольку заниматься такими вещами – не есть основная функция литературы… Хотя все равно никуда от этого не денешься… Но сколько еще это будет продолжаться в России?

Возьмите Францию – кому какое там дело до политики? Когда в магазине есть сто сорок сортов сыра, эта наша проблематика уже не возникает. Там есть другая крайность – игры сытых людей.

Я воспитан на иной литературе – я ее очень уважаю, – и мне это малоинтересно: какие-то ребятишки играют в игры и делают вид, что якобы на Западе они имеют огромный успех. Чепуха это все! Я знаю твердо: никому на Западе это не нужно… Ну, может, во Франции есть восемь человек, которым интересно читать сумасшедшую заумь в форме треугольника… Так что я в это не верю…

А литература, как мне думается, все равно будет заниматься тем, чем она занималась во все века – познанием души человека, его трагедией: но не трагедией элементарной, когда хлеба нету (в конце концов, появится хлеб!), а трагедией самой судьбы человеческой, которая трагична от начала и до конца, от рождения и до смерти. По-моему, таковой литература была и будет всегда.

А элемент игры в ней тоже должен быть… В основе своей литература – это, конечно, игра… Все дело в пропорции, в соотношении – сколько игры, а сколько боли или… ну, не знаю – чего-то еще такого…

Посмотрим… Пока еще, в самом деле, колбасы дешевой нет, и едва ли скоро будет…

«Шестидесятники» – поэзия стадионов

Вы понимаете, в чем дело: 60-е годы были лишь этапом, готовившим сегодняшние события. То, что было тогда, совсем не то, что произошло сегодня. Я сам испытываю на себе тяжесть перемен, все тяготы нынешнего времени: книги почти не выходят и жить просто не на что. Но все равно я приветствую эти перемены, потому что идет нормальный процесс: мы идем к тому, что во всем мире давно уже существует.

Если говорить серьезно, тогда не было настоящего интереса к поэзии. Та поэзия являлась своеобразной компенсацией отсутствия некоторых форм общественной жизни, свободной прессы, например. Где-то на каком-то вечере кто-то говорил: ах! ах! ах! И все ахали: ах! – сказал он… А сегодня каждый желающий все это может свободно прочитать. Такая функция поэзии не свойственна в принципе, и она отпала, к счастью.

Поэтому думаю, что в ту пору на тех вечерах в Лужниках тот же Заболоцкий не прошел бы… Боюсь, что и Ахматова тоже… Но поскольку там была какая-то политическая скандальность – то, может, и да, а так – может, нет.

Я не хочу ничего дурного про них сказать – это были талантливые люди. Но, значит, проходили те, кто сделал это [политические игры?] профессией своей. А это не дело поэзии все равно.

Блок однажды подвел черту после «Двенадцати», гениальной поэмы своей… Блок! Блок рождается не каждые сто лет! Он быстро все понял – это было в 20-м году, в 21-м, как вам известно, он уже умер. Так вот, в 20-м он уже отрекся от «Двенадцати» – у нас об этом никогда раньше не писали. Была такая заметка у него, которая условно называется «Отречение», где он писал, что стыдно прикасаться, как он выразился, к «Маркизовой луже политики». Это не дело поэзии.

О друзьях-поэтах…

Это вопрос слишком сложный. Каждый из них не просто мой сосед по квартире и только – так просто о нем не рассказать. Грех, что я до сих пор этого не сделал… Давно надо было… А о тех, кого уже нет в живых – тем более: о Самойлове, о Гудзенко, который ушел от нас раньше всех… Я этого не сделал… Об этом нужно писать – писать вдумчиво, серьезно, с трудом вспоминая какие-то подробности. А так, коротко, об этом сказать нечего, кроме того, что это талантливые люди, достаточно честные, благородные… Сейчас, к сожалению, многими забыто, особенно молодыми людьми, которые сегодня ведут свою игру, что именно эти люди в те предыдущие годы удержали уровень самой поэзии, уровень чести, уровень благородства…