Небо после бури

– Ни разу за все годы в Блэклифе, – вздыхаю я, – мне не могло прийти в голову, из-за чего нам с тобой придется обнажить мечи. Мы выступим против той, что когда-то учила нас, пока Книжница будет выслеживать джинна.

– Если бы мне пришлось выбирать напарника, я выбрал бы тебя, – говорит он, и горячность его голоса заставляет мое сердце тоскливо сжаться. Я вспоминаю обо всем, что нам довелось пережить вместе. – Только тебя, и никого другого.

Палатки поставлены, кони привязаны, костры разведены, отхожие места устроены. Убедившись в том, что все идет своим чередом, я решаюсь отвлечься от приготовлений к сражению и покидаю лагерь.

Я иду на север, оставляя позади Шер Джиннаат и рощу-тюрьму. В Лес пришла весна. Бесконечную зелень еловой чащи время от времени нарушают розовые пятна – деревья тала, усыпанные цветами. Через час мне попадается маленький ручеек. Я сажусь на камень у берега. А потом начинаю петь.

Я пою негромко, потому что мне не хочется привлечь внимание врага. Это песня об исцелении. О матерях и дочерях. О моей матери, о ее любви, в которой я купалась, как в лучах солнца, до того трагического дня.

Шею обдувает легкий ветерок. Я не одна.

Очень, очень медленно я поворачиваю голову, и у меня перехватывает дыхание. Она пришла – странное существо, больше напоминающее прядь тумана, чем силуэт женщины. Именно такой ее описывал Ловец Душ. Она рассматривает меня. Я молча жду.

– Моя любимая малышка где-то рядом, – шепчет она. – Но я не могу увидеть ее, поговорить с ней. Ты не знаешь, как мне найти мою любимую малышку?

Я вспоминаю предупреждение Элиаса.

– Да, я знаю твою любимую малышку, – отвечаю я. – Но… она немного… немного изменилась.

– Есть только одна любимая малышка, – сердито возражает Каринна. – Моя любимая малышка. Моя доченька.

– Расскажи мне о ней, – прошу я. – Расскажи о своей малышке.

Каринна отворачивается от меня, словно собираясь уходить, и я повторяю про себя указания Ловца Душ. Надо быть терпеливой. Надо завести речь о том, что заинтересует призрачную женщину.

– Я просто хочу помочь тебе. Помочь найти ее, – говорю я. – Знаешь, ведь моя матушка… ее больше нет. – У меня теснит в груди от смертельной тоски, которая уже так давно мучает меня. Я ненавижу себя за то, что поддаюсь этому чувству. – И мои сестры тоже умерли, – хрипло продолжаю я. – И мой отец. Я знаю, что такое утраты. Я знаю, что такое боль.

– Да. – Каринна снова поворачивается ко мне лицом, наклоняет полупрозрачную голову. – Я чувствую это в тебе, как чувствовала это в другом призраке.

– В другом призраке? – Я инстинктивно хватаюсь за меч. Это движение пугает Каринну, и она отступает обратно в чащу. Я отпускаю эфес и поднимаю обе руки в мирном жесте, заставляя голос звучать ровно. – Что это за… за призрак? Откуда он? С кем ты еще разговаривала?

– С душой. – Каринна проплывает мимо меня, и мне кажется, что она гладит призрачными руками мои волосы. – С такой же несчастной, потерянной, страдающей душой, как твоя.

Она парит у меня за спиной, и я боюсь шевельнуться, боюсь, что она испугается и исчезнет. Но Каринна возвращается. Туманный силуэт парит над ручьем.

– Идем, маленькая сломленная птичка, – шепчет она. – Идем со мной. Я отведу тебя к другому призраку. Я расскажу тебе о своей любимой малышке.

55: Лайя

– Ты еще не ела?

Дарин находит меня в лазарете. Я занята ранеными, пострадавшими во время ночного нападения рэйфов. Рядом со мной Аубарит. Она умеет чувствовать не только страдания души, но и тела, и без нее я бы точно не справилась. Я смотрю на брата, не сразу соображая, о чем это он. Когда бы я успела поесть? Как я могу думать о еде, когда люди нуждаются во мне?

– Не ела. И я, между прочим, тоже.

Муса, стянув длинные волосы в пучок, ходит за мной и носит бинты, целебные отвары и прочие принадлежности. «Чтобы позлить “этого красавчика-Меченосца”», – с усмешкой бормочет он себе под нос.

– Идите-идите. – Аубарит забирает мою сумку у Мусы. – Вы уже много часов на ногах. Мне поможет Джибран. – И она смотрит из-под полуопущенных ресниц на красивого молодого Кочевника, который топчется за спиной у Дарина.

– Ах, молодость, ах любовь, – вздыхает Муса, и я ожидаю увидеть выражение горечи на его лице, осунувшемся и опустошенном. Но он улыбается, и скорбные морщины разглаживаются.

Мы идем за Дарином к палатке Кровавого Сорокопута, самой большой в лагере. Она же одновременно и командный центр. Сорокопут, Авитас и Элиас сгрудились у стола, здесь же Спиро, Квин и несколько Отцов-Меченосцев. На противоположной стороне стоит Афия и передвигает камешки по большой карте.

Дарин сразу направляется в дальний угол палатки. При виде сушеных фруктов, лепешек и чечевичной похлебки я вспоминаю, что действительно не ела почти сутки.

Когда мы входим, Ловец Душ поднимает голову, но, заметив Мусу, снова поворачивается к Сорокопуту.

– …катапульты будут готовы только к утру, – говорит та. – И поскольку именно утром ожидается появление вражеской армии, разрушить город мы не успеем.