Небо после бури

– Я Бану аль-Маут, – бормочу я, не понимая, что ему нужно. – Я перевожу призраков…

– Кто ты, сын мой?

– Я… – У меня было имя. Но какое? Лайя произносила его. Снова и снова называла меня по имени. Но я его не помню.

– Кто ты?

– Я… я…

«Кто же я?»

– Меня произвела на свет Керис Витурия, – говорю я. – Я сын кеханни, которая рассказала Историю. Возлюбленный Лайи из Серры. Друг Кровавого Сорокопута. Я брат Авитаса Харпера и Шана Ан-Саиф. Внук Квина Витуриуса. Я…

Два слова звучат у меня в голове, последнее пророчество Каина. Слова, от которых вскипает моя кровь, которым научил меня дед, когда мне было шесть лет и он дал мне свое имя. Слова, которые точно каленым железом выжгли в моей памяти в Блэклифе.

– Всегда побеждаю.

В душе у меня распахивается какая-то дверь, и Блэклиф исчезает. Огромный смерч втягивает меня во тьму, точно и не было этого разговора с отцом, и Море Страдания снова забирает меня, опять.

Я пытаюсь пробиться навстречу далекой искорке света. Море засасывает меня в свои глубины, но я упорно сражаюсь за свою жизнь, прорываясь обратно в мир живых, снова и снова выкрикивая эти два слова.

Всегда побеждаю.

Всегда побеждаю.

Всегда побеждаю.

66: Керис Витурия

Кровавый Сорокопут умрет так же, как умерли ее сестры. Как умерли ее родители. С перерезанным горлом – достаточно медленная смерть для того, чтобы девчонка ушла в иной мир, зная, что я оказалась сильнее.

Я недовольна. С ней было так легко справиться. А ведь требовалась сущая мелочь – отказаться от любви. Если бы не эта любовь, мне пришлось бы тяжко. И кого бы я ни прикончила у нее на глазах, она бы и глазом не моргнула.

Откуда-то доносится низкий гул, дрожит земля. Я не обращаю на это внимания.

Сорокопут зажимает рану на боку, глядя, как я уже приближаюсь к ней, маленькая, сломленная. И я была бы такой же, если бы позволила слабости проникнуть в мое сердце и отравить мою кровь. Если бы я позволила себе любить и беспокоиться о других.

«Дай мне врага, который будет достоин меня! – мысленно кричу я. – Врага, который заставил бы мое тело изнемогать, вынудил бы меня думать быстрее, сражаться неистовее».

– Жалкое существо, – говорю я. – Только посмотри на себя. Стоишь на коленях в грязи. Твои воины гибнут вокруг тебя, и ни у одного из них не хватает храбрости прийти к тебе на помощь. Ты слабая, ничтожная девочка, ты горюешь о мужчине, который подписал себе смертный приговор, выкрикнув твое имя. Ты глупа, Элен Аквилла. Я думала, что хорошо обучила тебя.

Она пристально смотрит на меня своими потухшими бледно-голубыми глазами. Ее белокурые волосы слиплись от крови и грязи.

– Моя любимая малышка, – едва слышно выдыхает она.

У меня немеют руки, в животе что-то переворачивается, как будто там извивается клубок змей. Это чувство мне незнакомо. Но это не страх, я уверена.

«Откуда она узнала это имя?»

– Это она тебя так называла.

Сорокопут безуспешно пытается зажать рану. Если я не убью ее сейчас, она просто истечет кровью.

Внезапно мне хочется, чтобы она прожила еще несколько минут.

– Кто сказал тебе это имя? – рычу я, и мои пальцы смыкаются на ее горле. – Это был Книжник? Меченосец?

– Никто из живущих, – шепчет Сорокопут. – Это сказал мне призрак Каринны Витурии. Она ждет здесь, в Сумеречном Лесу, Керис. Она ждала тебя больше тридцати лет.

Я смотрю на Сорокопута и не слышу ни звона стали, ни предсмертного хрипа раненых – я погружаюсь в воспоминания, в темное болото, из которого я сумела выбраться много лет назад. Светлые волосы и глаза синие, как Серранское летнее небо. Баржа, медленно плывущая по реке Рей на север, по направлению к Серре. Долгие вечера в каюте, освещенной яркими лампами Кочевников, диван, разноцветные подушки. Глухие шаги воинов моего отца по палубе, которые успокаивали меня, давали чувство безопасности.

Зеленая веревочка, которая мелькала в ее пальцах, как живая, и превращалась в метлу, потом в кошачьи усы, в остроконечную шляпу, в лестницу, в раковину устрицы.

Помню, я спрашивала: «Как ты это делаешь?»

«Волшебство, моя любимая малышка», – отвечала она.

«Покажи мне, мамочка».

Потом странные звуки у нас над головой. Зловещий топот чужих тяжелых сапог. Крики, запах дыма. Пламя. Незнакомые люди врываются в каюту, хватают меня. Хватают маму.

– Ты была ребенком. – Голос Кровавого Сорокопута возвращает меня на поле боя, где царят боль и смерть. К войне. – И в том, что люди из Сопротивления похитили твою мать, нет твоей вины. Ты не виновата в том, что они причинили ей боль.

Моя рука падает, и я отшатываюсь. Да, я была ребенком. Ребенком, который молча смотрел, как повстанцы-Книжники убивают нашу охрану и капитана судна. Ребенком, который не понимал, что происходит, когда нас с мамой привезли в грязное логово, скрытое среди гор. Ребенком, который рыдал и причитал, когда за стеной повстанцы пытали мою мать.

Ребенком, который ничего не сделал, пока его мама кричала.

И кричала.

И кричала.