Небо принадлежит нам

Но длилась она недолго: желудок снова забурлил, начались рвотные позывы. Я легонько потряс Джека, чтобы разбудить, поднес ведро, и Джека стошнило. Потом еще раз, и еще. Его била дрожь, губы растрескались, глаза глубоко запали. В желудке уже давно ничего не было, наружу выходила лишь желчь и пена, но спазмы не прекращались. Мой бедный, прекрасный мальчик… Я был бессилен помочь ему. Все, что я мог, – лишь держать его на руках да вовремя опорожнять ведро.

Когда в очередной раз я укладывал Джека в постель, он прильнул ко мне. Изо рта шел запах рвоты. Посмотрев мне прямо в глаза, он слабо произнес, развеяв последние сомнения, гнездившиеся в моей душе:

– Папа, пожалуйста. Я больше не хочу болеть.

Тишину нарушил непривычный для нашего уха звук – звонок на стационарный телефон. Несколько секунд мы прислушивались к эху, разносящемуся по дому, потом Анна вытерла глаза и подошла к столику в прихожей, на которой стоял аппарат.

– Хэмпстед 270-6296… Да, я Анна Коутс…

Я видел, как она бледнеет, как едва заметно начинают дрожать ее губы.

– Господи… Она?…

Ее лицо стало белым как простыня. Анна покачнулась и оперлась рукой о буфет, чтобы не упасть.

– Да, конечно… Спасибо, что позвонили.

Медленно, словно во сне, она положила трубку и, уставившись невидящим взглядом в окно, тихо сказала:

– У мамы… у нее был сердечный приступ.

– Боже мой, она?…

– Жива, – перебила меня Анна дрожащим голосом. – Но, судя по всему, состояние критическое. Врачи считают, что мне лучше приехать.

– В какой она больнице? Я могу тебя отвезти.

– Она в Норидже.

– В Норидже?

– Да. Приезжала навестить свою подругу Синтию, – это она сейчас звонила, – и на вокзале ей стало плохо. – Анна пошатнулась и поспешно опустилась на диван.

– Ты как?

– Нормально, просто чувствую слабость.

Я сходил на кухню и принес стакан воды. К лицу Анны постепенно возвращался румянец.

– Поезжай, – сказал я.

Она подняла на меня хмурый взгляд. В глазах стояли слезы.

– Сейчас? Как я могу уехать сейчас?

– Это ведь дня на два, не больше, – ответил я. – Я знаю, что момента хуже не придумаешь, но – ты не простишь себе, если… если не успеешь…

– Попрощаться, – закончила она за меня шепотом.

Мы обнялись. Я гладил Анну по голове, чувствуя на груди биение ее сердца, и думал – но не о том, что ей пора, ведь сейчас каждая минута на счету. Я думал о Джеке.

Семь Сестер

мы сидели на вершине седьмого холма, на веранде кафе. погода испортилась, и ты начал ежиться от холода. мама испугалась, что ты простудишься, и мы ушли внутрь, прочь от дождя, ветра и брызг разбушевавшегося моря. чтобы согреться, мы играли в камень-ножницы-бумага, а ты придумал новый жест и сказал, что это – динамит и он бьет и камень, и ножницы, и бумагу. ты гоготал не переставая, прямо заходился от хохота, и щеки у тебя раскраснелись, пылали, словно угольки в костре. нам было так тепло и уютно, и совсем не хотелось уходить. мы долго сидели в том кафе, пили горячий шоколад и жевали пастилу.

17

Папа, а куда мы собираемся?

– Мы едем в отпуск, лапушка.

– И мама с нами?

– Нет, мама не может.

– Почему?

– Она сейчас у бабушки.

Джек в куртке и шапке сидел в коридоре. За спиной у него был рюкзак с героями мультика «В поисках Немо». Сейчас он чувствовал себя намного лучше. Очередной курс химиотерапии завершился, к тому же я дал ему сильные обезболивающие. Но выглядел он таким же изнуренным и бледным, а на затылке у него появились пузыри, в которых скопилась застоявшаяся жидкость. Передвигался он медленно, крепко вцепившись мне в руку.

– А мы тоже поедем к бабушке?

– Не сегодня. Бабушке нездоровится.

Джек замолчал, обдумывая мои слова.

– Мы поедем на машине?

– Сначала да – доедем до аэропорта на такси, а потом полетим на самолете.

– Правда? А можно будет фотографировать из окошка?

– Ну конечно же.

– Круто, – просиял он. – А куда мы полетим?

– Мы полетим в Прагу.

– Это такой пляж?

– Нет, это город, как Лондон.

Такси просигналило еще раз, и мы с Джеком поплелись к выходу. Я положил на столик в прихожей конверт с запиской для Анны и захлопнул дверь.

Джек был в полном восторге от нашего путешествия. Он так и прилип к иллюминатору, зачарованный видом облаков и неба без конца и края, и за весь полет ни разу не вспомнил ни о мультиках, ни о книжках. Когда мы приземлились, ярко светило солнце, а кругом лежал снег.