Небо выбирает нас

Улицы городка были пустынны и тихи. На невысоких уличных столбах тускло горели фонари, в окнах домов густела темнота. В мутном электрическом свете почти незаметны низкие изгороди возле финских домиков, стекленеющие от гололеда деревья чуть слышно перекликались простуженным скрипом. Безлюдная улица выглядела неуютно. И, наверно, поэтому неожиданной показалась мелодия песни, пробившейся сквозь туманную завесу. Кортунову вначале показалось, что песню ведет один голос. Но вскоре она приблизилась, и можно было различить — поют несколько человек. Но откуда эта песня в такой поздний час в военном городке?!

Кортунов присел на скамью возле изгороди, чтобы удостовериться, действительно ли он слышал песню, или это ему после затянувшегося совещания просто почудилось. Из ближнего проулка легко и невесомо выплывала лошадь, запряженная в телегу.

…А еще они украли-и-и
Молоду-ую моддава-анку-у-у…

Он решительно вышел на дорогу с намерением остановить лошадь и выяснить имена «певцов».

На передке телеги сидел пожилой горец, за ним полулежа на сене — два офицера. Заметив Кортунова, они оборвали песню и мешковато сползли с телеги, встали плечом к плечу, стараясь не покачиваться.

Кортунов не знал, что предпринять. Самый простой выход — накричать на них, пригрозить, но все это вряд ли поможет. Сделать вид, что он на сей раз снисходителен и пусть идут себе в общежитие? Куда проще. Но товарищи увидят их такими, а дурной пример, как говорят, заразителен.

— Кажется, попались…

Кортунов наконец-то разглядел в тумане лейтенанта Можерова, а рядом с ним Климачова.

— Извиняться не будем? — спросил друга Климачов; не дожидаясь ответа, утвердительно кивнул. — Я так и понял — не будем.

Но Кортунов не ответил на вызов.

— Завтра, товарищи летчики, ваши однополчане и ваши друзья по училищу будут летать. Надеюсь, вы понимаете меня.

— Насмотрелись мы на эти летные дни, товарищ подполковник!..

— Начальник! А, начальник! — перебил Можерова чабан. — Они моя гостем ходили! Ругайся некарашо.

— Спасибо, что привезли, а то бы в степи заблудились. Поезжайте домой, мы разберемся, а вы, — и Кортунов устало посмотрел на офицеров, — а вы ночевать пойдете ко мне.

— Как это — к вам? — не понял Климачов. Он уже приготовился получить от замполита нагоняй с «ценнейшими» указаниями, а он к себе домой приглашает.

— Вы не ослышались — ко мне.

— А если мы… не пойдем? Нам и в общежитии неплохо, — поинтересовался Можеров.

— Считайте это приказом.

ГЛАВА 3

Климачов, облокотившись, сидел за столом и в запотевшее окно смотрел на улицу. Со стороны могло показаться, что он ждет кого-то, и ждет безнадежно долго, отчаявшись увидеть. Но вот в чуткую тишину комнаты откуда-то вошла завораживающая мелодия русской песни. Она так легко и так непринужденно сливалась с настроением Климачова, что он боялся пошевелиться и спугнуть ее. Она уносила его от мелкого суетного бытия, от слезливой закавказской зимы в далекую волжскую сторону…

Ясным видением выплыло из жаркого марева лета перестоявшее пшеничное поле. Расстегнутую рубаху-безрукавку, выпущенную поверх брюк, слабо шевелил срывающийся из раскаленного Заволжья ветер. Сухо и безрадостно шелестели возле ног туго набитые зерном колосья. У лесного колка сиротливо застыл рыжебокий комбайн. Еще вчера, когда председатель колхоза просил Климачова заменить неожиданно заболевшего комбайнера, Иван и не думал приходить сюда. И уговоры матери, ее робкое напоминание о нехватке механизаторов, не разжалобили Климачова: в страду механизаторов всегда недостает. Он и сам в школьные каникулы не одну неделю отработал помощником комбайнера. Правление колхоза его работу даже грамотой отметило! Но вчера он не мог откликнуться на просьбу председателя колхоза — ему оставалось всего одну неделю жить в родном селе. Одна неделя — и он по разнарядке военкомата уезжает навстречу своей мечте — сдавать экзамены в летное училище. А ему ведь еще надо проститься с друзьями, с Леной. Ну как он мог согласиться?

Теперь, когда прошло время, он знает, почему вернулся на это поле: оно должно было сохранить в его сердце память о родной стороне.

Климачов вздохнул. Заключительный аккорд песни: «Шумит, шумит высокая пшеница, и ей конца и края не видать» — прозвучал особенно зазывно и широко. И ему показалось, что голосом певицы с ним только что разговаривало его хлеборобное поле на далекой Волге.

Оборвалась мелодия, закружилась новая, с удалью и весельем. Климачов прислушался: музыка звучала в соседней комнате, где жила официантка офицерской столовой Соня Тримасова. Он не был знаком с ней, в столовой она его просто не замечала. Поэтому он долго раздумывал, удобно ли зайти к Соне послушать музыку. Если кто увидит, разговоры пойдут по городку. А про нее и так разное плетут…

Тримасова будто бы и не удивилась, когда после негромкого стука вошел Климачов. Не решаясь пройти, он стоял у двери и смотрел то на девушку в легком ярком платье, то на вращающийся черный диск пластинки…

— И тебе не страшно, Климачов, заходить к одинокой девушке?