С утра Климачов носил воду из колонки: Валя стирку затеяла, и он в кедах на босую ногу бегал с ведром на улицу — сливал воду из стиральной машины, приносил чистую. Со дня приезда Валентины его не покидало чувство долгого томительного ожидания, какое бывает у взрывников перед тем, как повернуть рычажок и замкнуть электрическую цепь на взрыв. Так вот, рычажок этот самый повернут, а взрыва все нет и нет…
Климачов оставил ведро в коридоре, разулся и вошел в комнату. Валя взглянула на него и едва ли не впервые в этом доме радостно улыбнулась. Может быть, не только смешным, но и более близким показался он ей вот такой нескладный, босой, с засученными рукавами и взъерошенными волосами.
— Не хватит ли на сегодня? — спросил Иван.
— Еще немножко осталось.
Мокрые, красные от горячей воды руки Валентины мелькали в мыльной пене. Глядя на жену, Климачов вдруг понял, что невольно сравнивает ее с Леной, и смутился.
— Сходи, пожалуйста, в магазин за стиральным порошком, у меня не хватило, — попросила Валя.
Когда Климачов вышел, Валя выпрямилась, поправила упавшую на щеку прядь волос и задумалась.
«Ну почему так?! Зачем я приехала к нему? Лишняя я здесь. Вот уже и в поселке разговоры пошли, что видели Ивана с этой… с Калинкиной. А что же будет, когда ребенок родится? Стыдно-то как, господи…»
— Пять пачек купил! Хватит? — услышала Валентина за спиной голос мужа и машинально ответила:
— Да, хватит.
Климачов подошел к жене, обнял ее и тихо, словно извиняясь, сказал:
— Тебе ни о чем не хочется спросить меня?
— Считаешь нужным — расскажешь.
— Почему мне нужно, а тебе нет? — Климачов обиженно отстранился от жены.
— Тебе следовало подумать об этом несколько раньше.
— Я считал — лучше не говорить…
— Ты считал. А когда мы вместе будем считать? — грустно сказала Валентина. — Ты пугал меня всякими страстями в жизни офицерской жены: домами без газа, землей без воды и деревьев, не сказал только самого главного, что не любишь меня…
Климачов попытался возразить, но она его остановила:
— Помолчи, Ваня! Прошу тебя, помолчи! — Валя говорила уже сквозь слезы. — Я не слушала тебя тогда, мне было все равно. Мне нужен был ты — лучше тебя для меня никого не было. А ведь если вспомнить, я так и не услышала от тебя слова «люблю» ни до свадьбы, ни после. Теперь-то знаю почему.
Валя подошла к кровати, облокотилась на спинку и посмотрела на мужа уже более спокойно, даже холодновато, изучающе, будто чужой человек стоял перед ней, а не отец ее будущего ребенка.
— Я хотела стать тебе хорошим другом. И еще, может быть, воспитательницей в детском садике. Как мало. Не странно ли? Я хотела, чтобы ты, уходя на работу, помнил: дома тебя ждут и любят… А теперь поняла, еще в день приезда: что-то с тобой случилось… Да нет, наверное, еще раньше почувствовала по твоим письмам, вот я решилась приехать без приглашения. И вижу, не нужна я тебе…
Климачов молчал. Что ответишь, если на душе такой сумбур, что сам в себе разобраться не можешь.
Валя отошла к окну и закрыла лицо руками. Плечи ее вздрагивали от рыданий.
Нет, это невыносимо!.. Климачов выскочил из комнаты и побежал к реке. Хотелось броситься в ледяную воду, чтобы до боли, до судороги изломало тело.
От дружного таяния высокогорных снегов речка набухла, приподнялась в берегах и сильными струями жадно слизывала с низин залежалый камыш и прошлогоднюю траву. И все это, серое и безжизненное, толкалось и мочалилось в водоворотах, выбрасывалось вместе с грязной пеной на прибрежные отмели, уже скрепленные корневищами молодого камыша.
Климачов разделся и долго сидел на берегу, смотрел на пенистые гребни, набегающие на ноги. Он с грустью думал: как неладно складывается у него жизнь после училища! Как поправить ее? А поправлять все же придется самому, на помощь никого не позовешь…
Наконец, сбросив оцепенение, он пружинисто оттолкнулся и прыгнул в воду, плыл несколько минут, наслаждаясь борьбой с течением, а когда стало невмоготу, вылез на берег и пошел одеваться. В узких проходах через заросли камыша, протоптанных овцами, в сизых испарениях струился воздух, петляющая в зарослях тропа, казалось, прогибаясь, напряженно дрожала.
Окружающее показалось Климачову неустойчивым и блеклым в раскаленном мареве: посмотришь вперед — а словно кто тебе полиэтиленовую пленку на глаза набросил.
Хотелось тени, а поблизости, как назло, ни кустика. И спина огнем горит. Будто в детстве, когда мать горчицей мазала, лечила от простуды.
Наконец он нашел на берегу кустик — низкий, но густой, должно быть, вверх не было сил тянуться. Бросил на него охапку зеленого камыша — получилось что-то наподобие палатки, и улегся, подложив под голову рубашку.
Другие палатки вспомнились ему — в маленьком карантинном городке. В них жили кандидаты в авиационное училище.