Неболочь

Я жаден, как Эгель исландский, как ягель, придирчив для глаз,
Я выдрал из недр декаданса искусства печальный алмаз.
Таскаю его по Вселенной в закрытом на ключ сундуке,
Бахвалясь то рожей надменной, то нищенской палкой в руке…
Я набожен и осторожен, я клянчу объедки пиров,
С побитой проказою кожей томлюсь на задворках дворов.
Живущий, алкающий втуне, то в стаде паршивой овцой,
То волком в часы полнолуний заядло скулю с хрипотцой.
Но изредка я открываю с алмазом заветный сундук,
Божественный свет зажимаю в ладонях трясущихся рук.
И тем остаюсь я утешен, что светит он мне – одному…
Как лодку подводную «Трешер», я мир погружаю во тьму.

Пушкин

Помогите, Пушкин, окажите честь,
Нечего покушать нам, блокадным, днесь.
Можно, мы из книги выдерем страниц?
Голода вериги, холод плащаниц…
Чтоб разжечь огонь нам, разогреть еду,
Ваше благородие, клейкую бурду.
Свет Гвадалквивира, наша участь зла…
Слёзками Земфиры капает смола.

Книги

Зароюсь в своих листопадах, как в книгах: зима на носу.
Очков, слава Богу, не надо – ни мне, ни деревьям в лесу.
На фоне мирских какофоний (сосчитаны звуки, как медь)
Всплывают – стогами – дюгони в тумане, похожем на клеть.
Листаю, листаю страницы… А мысли совсем не о том:
Заглавная буква, как птица, дробит перебитым крылом.
Досадливый ливень, обрыдл, струится страдой повилик…
Я, кстати, ни разу не видел погрызенных крысами книг.

Моя звезда

Закончилось белое лето, как шёпот древесных молитв,
Как лента трамвайных билетов, как поле ромашковых битв,
Как пепел моей сигареты, как в тёмном колодце вода…
Истёрлась подошва штиблета, и выцвела в небе звезда.
По леске телесного цвета скользнула звезда – поплавком —
И скрылась во мглу без ответа, как рыба, мелькнув плавником…
Хочу отомстить ей за это, но эхо пустынь говорит:
«Звезды больше нет, как Джавдета, уймись, православный Саид».

Инкарнация

Давно не рождалось в России поэта, подобного мне,
прошедших столетий мессии – на тёмной молчат стороне.
Лечу я со скоростью света в своём звездолёте один,
комета – обёрткой конфеты, планеты, как стая сардин…
Душа развалилась на части, в спасительной капсуле сна
твержу я святое причастье, предвидя мою инкарна-
цию – в новое тело на чуждой планете, где я,
как висельник: «Слово и Дело», – ору праотцам бытия!
Зелёные склизкие рожи меня увлекают во тьму,
губами разбитыми: «Боже!» – шепчу я, как ем шаурму…
Пророчество девы Кассандры – я хлопнул рукой по щеке —
за окнами: Пушкин – в скафандре, с Ахматовой (на поводке).

Пруд