Каждому действию соответствует своё время, некая пора, когда его совершение не требует от человека никаких особых усилий, и даже соответствует велениям его души. Нет никаких гарантий, что суждения, свойственные какому-либо возрасту сохранятся в будущем, что праведность и благочестие останутся таковыми, как ни в чём не бывало. Мы все это, так или иначе, осознаём, и в наших душах всегда присутствует своего рода гибкость, позволяющая нам меняться, когда того, порою мягко, а порой и беспрекословно, требуют обстоятельства. Однако же ненависть, как и любовь, неразрывно связывая нас с другими людьми, зачастую делает нас несклонными к компромиссам. Ненависть есть грех, но грех противопоставленный другому греху, ибо что за душа может быть до такой степени переполнена скверной, дабы желать зла невинному? Или хуже того — герою?
Наутцера обязан был быть злодеем, хотя бы ради того, чтобы Ахкеймион не мог винить в случившемся самого себя.
— Твой ученик… — осторожно подбирая слова, сказала Мимара, словно бы опасаясь того, что видела в его глазах, — Инрау… Тебе стоит понять, что его смерть не была напрасной, Акка…Что его жизнь имела большее значение, чем он, возможно, вообще сумел бы осознать.
— Ну конечно! — воскликнул он, в ушах у него гудело.
Ведь это действительно происходило прямо сейчас! Второй Апокалипсис!
И это означало, что Наутцера с самого начала был прав…
У него перехватило дыхание, казалось, что каждая крохотная частичка его существа терзается и дрожит.
Наутцера с самого начала был прав. Кровь Инрау пролилась не напрасно.
Ахкеймион отвернулся от неё, от матери своего нерождённого дитя. Отвернулся, чтобы она не видела его слёз, а затем рванулся вперёд и вниз, по хребту древней дороги, что вела в дебри Дальнего Вуора…
Спустя две тысячи лет после того, как свет человеческой расы угас в этом уголке Мира.
Они приняли щепотку кирри способом, что им показал Выживший перед тем как разбиться насмерть, спрыгнув со скалы. Никто из них об этом даже не упомянул, хотя оба совершенно отчётливо всё осознавали. Взамен, они убедили друг друга, что скюльвенды непременно преследуют их, что Найюр урс Скиота уже вглядывается в горизонт, силясь отыскать малейшие признаки их присутствия. Кирри было для них насущной потребностью. В большей степени, нежели здравый смысл или даже надежда. В конце концов, Народ Войны действительно скакал следом за ними…
И посему они двигались по ночам, мчась вьющимися под ветвями деревьев тропами, пересекая вброд ревущие, стремительные потоки, серебрящиеся в лунном свете. Перебираясь через один, особенно бурный речной приток, Мимара не смогла удержаться. Её нога соскользнула с мшистого выступа какого-то валуна. Пытаясь восстановить равновесие, она взмахнула руками, а затем просто исчезла в туче брызг. Мгновение Ахкеймион едва мог дышать, не говоря уж о том, чтобы кричать или творить колдовство. К тому времени, когда он пришел в себя, она, расплескивая воду, уже натужно выбиралась на противоположный берег примерно в сорока локтях ниже по течению. Он бросился к ней, перепугано суетясь, как это делают те, кто пытается исправить бедствие, ставшее результатом их собственных действий.
— Как там мешочек? — наконец спросил он.
Широко распахнув глаза, она нервно зашарила рукой под промокшими шкурами, но тут же расслабилась, обнаружив, что расшитый рунами кисет просто расплющился, оказавшись под кошельком, в котором она хранила свои хоры. Они присели на корточки, сгорбившись над поверхностью залитой лунным светом скалы, дабы проверить сохранность содержимого мешочка — если не взглядом, то хотя бы своими ноздрями. Мимара, чьи, прежде взлохмаченные, волосы вода превратила в струящиеся локоны, выглядела настоящей красавицей, напоминающей свою мать. Он не мог оторвать завороженного взгляда от её золотящегося чешуей доспеха животика.
Не смотря на то, что из них двоих промокла Мимара, именно Ахкеймион трясся от холода, когда они снова пустились в путь.