Нечестивый Консульт

Они карабкались по склонам Плачущей Горы, стремясь прочь от Соггомантовых Врат также резво, как и эмвама. Серва вела их к изукрашенным резными панно вершинам, двигаясь вдоль перемычек и насыпей, соединявших восточные отроги горы с основным массивом Иштеребинта. Их путь устилали каменные обломки, осыпавшиеся с полуразрушенных каменных ликов и барельефов, украшавших отвесные скалы. Из бесчисленных шахт, вырытых упырями для вентиляции их мерзкой Обители, извергался дым — черные, серые, а иногда белые или даже гнусно-желтые, чадящие столбы и шлейфы. Каждый из беглецов вдоволь настрадался, но достаточно было только глянуть на Моэнгхуса, чтобы понять — именно на его долю выпали самые тяжкие испытания. Серва и Сорвил не спотыкались и не шатались как он, выглядевший, словно внутри него вся тысяча его мышц сражается с сотней костей. Имперский принц горбился, вся его фигура выдавала бушующие в душе страсти, лицо искажалось гримасами боли, дыхание то и дело дрожало от всхлипов и рыданий, словно бы с каждым вдохом в его легкие проникала какая-то незримая погибель. Серва и Сорвил двигались как единое существо, будто ими владело одно-единственное побуждение, определявшее ныне их действия. Они вглядывались в горизонт, в то время как он мог смотреть только вниз, опасаясь поранить босые ноги. Они прошли испытание, и дух их остался подлинным.

Он же сделался жертвой.

Подвергнутый мучениям и издевательствам. Изнасилованный и обезумевший.

И способный ныне…лишь хныкать да ныть?

Вне зависимости от того, как далеко за их спинами и глубоко под ногами оставался Высший Ярус, ему мнилось, что воздух, напоённый тленом и порчей, жжет дыхание и выворачивает наизнанку желудок. Все они частенько моргали, и время от времени смахивали пальцами наворачивающиеся на глаза слёзы. Но лишь он скулил. Лишь он трясся, терзаясь оставшимися погребёнными в недрах Горы кошмарами.

Кем? Кем же был этот маленький черноволосый мальчик? Кто же на самом деле это дитя, повсюду сталкивавшееся с ухмылками и сплетнями? Его называли Имперским Ублюдком — прозвищем, которое он какое-то время осмеливался даже смаковать. Если носить что-либо достаточно долго, то начнёшь думать, что этого-то ты как раз и достоин.

Вроде того, как зваться Анасуримбором.

Плачущая Гора поплыла перед ним, вырезанные на вздымающихся скалах упыриные фигуры — и крошечные и огромные — принимали противоестественные позы, упыриные лики следили за ним своими мёртвыми глазами. Серва обнаружила его сжавшимся меж двух гранитных утёсов, жалко корчащимся и что-то бормочущим.

— Поди! Братец! Нам нужно спешить!

Она словно бы нависала над ним, находясь, как и всегда, уровнем выше — прекрасная девушка, одетая лишь в эти развратные нелюдские шелка. Лиловая трещина, которую собой представлял её левый глаз, не столько скрывала красоту Сервы, сколько будто бы вопияла о её соучастии. Над нею вздымались испещренные барельефами гранитные стены и струились мерзкими потоками дымные шлейфы.

— Тыыыыы! — услышал он собственный рёв, надорвавший ему глотку. Вопль, настолько неожиданный в своей оглушительной громогласности, насколько были робки причитания ему предшествовавшие. Впервые за всё время, что они были знакомы, ему довелось увидеть, как его сестра испуганно отшатнулась.

Но ей понадобилось одно-единственное мгновение, чтобы вернуться к своей обычной невозмутимости.

— Харапиор мёртв, — сказала она с яростью, достойной ярости брата. — Ты же всё ещё жив. И лишь тебе решать, как долго ты будешь оставаться привязанным к его нечестивой пыточной раме.

Но эти слова, пусть даже и бьющие единым дыханием в самую суть, лишь только сделали Серву ещё более бесчувственной и ненавистной в его глазах.

Он отвёл взгляд и сплюнул, ощутив на губах вкус проклятия. Солнце. Даже придушенное облаками оно остаётся чересчур ярким.

Быть человеком означает иметь пределы, ступить за которые ты попросту не способен, означает страдать, причём страдать в любом случае — будь то от своей немощи или же от собственного упрямства. Быть человеком означает вздрагивать от занесенной над тобою руки, роптать против обращённых к тебе унижений, пытаться избежать мук и скорбей, бежать прочь от ужасов и кошмаров. И Моэнгхус был человеком — теперь у него не оставалось в этом ни малейших сомнений. Мысль о том, что он, быть может, нечто большее, издохла в чёрных недрах Плачущей Горы…вместе с множеством других вещей и понятий.

Да — они сумели спастись из чрева Иштеребинта, что некогда был Ишориолом, Обителью, снискавшей такую славу и обладавшей такой мощью, что её имя, казалось, будут превозносить до конца времён. Сумели бежать прочь от последнего, затухающего света нелюдской расы. Он взбирался, карабкаясь, как и его спутники, вверх по почти отвесным склонам, но если меж ними и мерзким обиталищем упырей действительно увеличивалось расстояние — за его плечами копилась одна лишь пустота. Он не более был способен бежать прочь из Преддверия, чем вырезать из своего тела собственные кости. Он был человеком…

В отличие от его проклятой сестры…