Атик начал громко объяснять бабушке через дюжину рядов зрителей. Не по-испански, не по-английски. «На своем родном языке, в котором больше согласных, чем гласных, – решил Бек. – Но лихо шпарит». Закончив переводить, мальчик посмотрел на Лейтон.
– Вот это да. Что это был за язык, Атик?
– Это кечуа, мэм.
Директриса устремила взгляд в зал.
– Кечуа. Испанский. Английский.
Снова движение среди зрителей, приглушенные возгласы одобрения.
–
И еще несколько мягких смешков: люди начали улавливать мысль.
Лейтон положила руку мальчику на плечо:
– Атик один из семи или восьми детей в государственных школах округа Бьюла, говорящих на испанском, английском и кечуа. Эти дети не монолингвы, не билингвы, а трилингвы. Они естественным образом стали полиглотами и с одинаковой легкостью говорят на языке германской и романской групп и на языке коренного населения Южной Америки. Их мозг умеет обрабатывать несколько языков, производить смену кода, переключаться с одного языка на другой. У них сама
Мальчик улыбнулся, помахал публике и на этот раз получил долгие аплодисменты от взрослых. Бек тоже хлопал, хотя и ощущал возмущение и раздражение, что школьная система может вот так выставить напоказ цветного ребенка, просто чтобы донести мысль до кучки белых либералов. Хотя этот внезапный прилив благочестивых мыслей никак не мешал завидовать беглому владению языками этого перуанского мальчика. По крайней мере, в пользу Эйдана говорит то, что он смешанной крови. Вот только близнецы не знают ни слова на урду или пенджаби, на которых говорили родители Азры. И его бывшая жена первая же укажет на то, что предков-пакистанцев и любых выходцев из Южной Азии вряд ли можно считать за преимущество, учитывая нынешние скрученные, как крендель, понятия о равноправии. Скорее всего, ребята даже могут оказаться в
Одно было ясно: ситуация была сложная.
– Итак, давайте подведем итоги, – сказала Лейтон, когда аплодисменты смолкли. – Наберут ли дети из Бьюлы сто двадцать пять баллов на Когнаве? Возможно, нет. Но если вы отдадите их изучать фарси, я вам гарантирую, что они легко заткнут за пояс одноязычных городских школьников. Давайте назовем это «радикальным внедрением». Как мы поднимем вопрос об
– Шикарно, – тихо сказал Бек, но сидящий перед ним папа услышал. Он резко повернул голову и наградил Бека недовольным взглядом. «И как же много всего в этом взгляде», – подумал Бек, когда мужчина отвернулся. Беспокойство, неуверенность, хрупкость, свойственное либералам чувство вины. И, может быть, тень страха.
35. Бек
Во дворе школы Бек увидел четверку подруг, собравшихся у выключенного фонтана. Его бывшая жена была в черном обтягивающем платье, слишком коротком для вечерней прохлады в предгорьях. Платье выгодно открывало гладкие дуги ее икр, как будто Азра пришла на собрание прямо со свидания за ранним ужином. Четыре женщины стояли кружком, отгородившись от толпы. Саманта Зеллар о чем-то взволнованно трещала – наверное, о том, какие шансы на поступление у ее монолингвальной дочери.
Гарет вышагивал вдоль дальней части фонтана, уткнувшись в телефон и ожидая жену.
Бек подошел к нему:
– Привет, дружище.
Гарет хлопнул его по руке:
– Давно не виделись.
– Я как раз об этом подумал.
– Надо бы нам…
– Точно. Так что же, давай сегодня, чего тянуть?
Соня уже должна быть дома, а мальчишки поужинали, спасибо кредитке.
Гарет согласился, и, когда четверка подруг прощалась, подошел к жене, стоявшей спиной. Он сделал медленный запинающийся шаг, как левый защитник, боящийся пропустить пенальти. Роуз развернулась к нему: «
На пути к машине Бека Гарет пояснил:
– Роуз бесится.
– Что так?
– Да из-за того мальчишки, который вышел на сцену.
– Маленький такой, в очках? Полиглот который?
– Точно. В общем, это сын нашей уборщицы. Его мама говорила из зала.
– Ничего себе, – улыбнулся Бек. – Так почему же это ее вывело?
– Ты же знаешь Роуз. В таких ситуациях ей так стыдно становится.