Нечисть

Из-за высокого забора усадьбы Домового слышались надсадный рык хозяина и его брань. Помочь ему я не мог, поскольку крепкие тесовые ворота были заперты. Лысый старик сидел на крыльце своего дома и икал, содрогаясь всем телом. У ног его стояло ведро, больше чем на половину наполненное спиртом. Кот брезгливо пошевелил усами, попятился и обошел пьяного стороной. Старик поднял болтавшуюся голову, посмотрел на меня мутным взглядом и спросил:

— Выпить хочешь?

— Нет! — ответил я, сглотнув подступающий к горлу ком.

— Хорошо тебе, — опять икнул старик, мотнувшись всем телом. — А мне вон сколько дали… Пью, пью, а оно не кончается, — всхлипнул с тоской.

— Вылей, — посоветовал я и сладострастно втянул в себя запах спирта.

— Не могу! — старик уронил голову на грудь и заплакал.

— Тогда пригласи гостей — помогут!

— Ага! — он взглянул на меня с опаской и ухмыльнулся: — Еще чего…

Я пошел было мимо.

— Рыбы мне принеси. Исть охота! — попросил он, содрогаясь от икоты.

Из-за забора, буйно обросшего крапивой, высунулась шустрая старушка:

— Все одно пропьет! — вскрикнула, размахивая узким, сточенным, как нарождающийся месяц, серпом: — Снесет туристам и обменяет на водку.

Старик дернул головой, хотел что-то ответить, но сил не хватило, и он закашлял, захлебываясь и пуская пузыри из красного распухшего носа.

На крыльце другой избы стояла Ведмениха и делала мне какие-то знаки. Я пожал плечами, подошел к ее калитке, прислонил к забору удилище. Она настороженно оглянулась. Я тоже осмотрелся по сторонам. Рыбачивший вчера лесник, согнувшись вдвое и оттопырив зад, наблюдал за нами через щель. Старушка затаилась в крапиве и постреливала любопытными глазами. Пьяный старик приподнял голову, кожа на лысине собралась гофрами. Стих стук в усадьбе Домового. И только Хромой, прислонившись обвисшим, безжизненным плечом к забору, одной рукой колол дрова. Пот тек по загорелому до черноты телу, и не было ему дела ни до кого и ни до чего, кроме чурок, брошенных в кучу.

Ведмениха, заметив мое восхищение жизненной силой больного человека, всхлипнула:

— Случился удар, врачи сказали — полгода не проживет… А вот ведь, пятый годик пошел.

И непонятно было: осуждает она врачей за ошибку или радуется живучести мужа. Из-за ее спины выскочил разъяренный урод-пес. Бросился на меня с неистовым лаем, норовя прокусить сапог. Я даже растерялся от его лютой ненависти — ведь хозяйка была со мной так добра. Но сапог было жаль. Улыбаясь Ведьменихе, я ловко пнул каблуком в полусвиное рыло. Он с визгом отлетел в сторону, а хозяйка с выстывающими глазами покачала головой:

— Это не метод в обращении с животными! — в ее взгляде блеснула такая ненависть, что я невольно опустил глаза к полным бабьим ногам, высматривая в полах домашнего халата ведьмачий хвост.

Разговор не получился. Я пошел своим путем. Пес, захлебываясь от лая, носился вокруг меня, боязливо пытаясь прокусить сапоги. Кот его не опасался, шел рядом, прижимал уши, отстранялся от пса, нервно подергивал кончиком хвоста, но не снисходил до ссоры.

Мое же терпение лопнуло. Всякая нечисть, предпочитавшая природной жизни только одну, радостную, ее сторону, знает, что рано или поздно заплатит за выбор самой гнусной и подлой кончиной через удавление, утопление или спалит сама себя. Проживая в удовольствиях, больше всего боится она думать о предстоящей расплате и приходит в неистовство от одного только намека на нее. Я взглянул на осатаневшего пса, обвел пальцем вокруг своей шеи и ткнул в небо. В собачьих глазах мелькнул ужас. Урод упал на спину, стал биться и корчиться. Ведмениха, не понимая, что случилось с собакой, грозно сверкнула глазами, запустила башмаком в кота, склонилась над хрипевшим уродом и стала делать ему искусственное дыхание рот в рот, прикладываясь губами к слюнявой морде.

Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из нечисти проявлял такую трогательную заботу о ближнем и снова устыдился своих плохих мыслей. Может быть, она даже не догадывалась, кто живет в ее доме и кормится из ее рук. Предупредить же, не выдав своих связей с болотом, я не мог… Пока.

Я пошел к морю, удивляясь странностям деревни. Пьяные туристы мирно спали в палатках на мысу. Куцый пес лежал возле их кострища. Он успевал подрабатывать не только у меня. Увидев нас с котом, пес вильнул обрубком хвоста, и незлобно гавкнул: простите, мол, при исполнении — жизнь такая!

Дул юго-западный ветер, доносивший запахи городского смрада. Небо в той стороне было серым. Раздраженно бились в скалы волны, поднимая со дна муть и рачков, которыми лакомилась рыба, жируя на морских кормах. Воронье с покачивающихся верхушек деревьев зорко поглядывало, чего бы украсть у туристов и хрипло возмущалось скудности закуски при достатке выпивки.

Я забросил удочку в набегающую волну и вскоре вытащил серебристого хариуса. Кот издал такой вопль, что я из сострадания чуть, было, не отдал ему первый улов, испортив себе всю рыбалку. Вторая рыба была увесистей и жирней. Пока кот с урчанием расправлялся с ней, я наловил еще полдесятка хариусов.