Я метнул на него рассерженный взгляд и понял, что даже в удавке он будет клясться, будто на стол не лазил и кринку не нюхал. Я взял себя в руки, вздохнул, налил ему молока в жестяную банку, себе — в стакан. Кот резво вылизал свой пай, опять потянулся, раздумывая, не сходить ли на прогулку? Но прислушался к шуму ветра и решил остаться дома. Меня тоже разморило и клонило ко сну. Я поставил недопитый стакан повыше, где кот не мог его достать, лег на койку, на которой когда-то, под тем же одеялом, слушал бабушкины сказки. Кот устроился у меня в ногах, разгладил шерстку на брюхе, почесал за ухом и запел песенку о том, как хороша кошачья жизнь, если в доме есть молоко.
Был прожит день. Я ничего не понял в деревенской жизни. Ну и ладно! Еще двадцать девять дней такого же усердного терпения и мой проигрыш лешему обернется выигрышем.
Ветер потренькивал досками прогнившей кровли, шелестел ветками рябины под окном. За печкой скреблись мыши, разыскивая пропавший сухарь. Они отвлекали меня от светлых мыслей. Я лягнул развалившегося кота, спроваживая его на работу. Он умолк, поднял голову, повел ушами, но вместо того, чтобы заняться главным кошачьим делом, сладко зевнул и опять запел.
Эдакого нахальства моя болотная кровь не стерпела. Пришлось взять кота за шкирку и посадить у печки. Прикинуться ничего не понимающим он не смог: в дровах опять зашебаршила неосторожная мышь. Кот вытянул хвост, подобрался, долго вихлял задом, переступал с лапы на лапу, — прыгнул… Неудачно. Это его ничуть не огорчило. Он потянулся, муркнул, поучая меня: мол, так вот и действуй, почесал за ухом и вернулся на койку.
Кот был бесполезный как крапива возле дома. Но зачем-то баба Марфа кормила его? «И мне так надо!» — подумал я, с тем и уснул. И снились мне светлая вода, волки с собачьими глазами. Все по-людски! На болотах приснится сухой кол или замшелый пень — и те в радость. Всякую ночь — не кошмар так шугалово.
Рассвет был тих и ясен. На рябине за окном скакала пичужка, подергивала хвостиком и весело чирикала. Кот сидел на подоконнике и смотрел на нее с таким видом, будто хотел удавиться от кручины. Стучал топор и визжала пила. Домовой был занят делом. Я потянулся, встал под иконой, желая, как бабуля, наложить на себя крест с утра, но едва коснулся щепотью лба, по нему будто дубиной огрели.
Не принимал дом ублюдка. Растирая пухнущую шишку, я поплелся к речке умываться. Пес вскочил с крыльца, вильнул куцым хвостом и ткнул носом в дырявую миску, намекая, что пора бы заплатить за службу.
— Мы так не договаривались! — огрызнулся я и увидел старушку. Без рукавиц, голыми руками она дергала жгучую крапиву и набивала ее во вздувшийся куль. Глаза соседки светились ясностью приморского утра.
Ночным мороком вспомнилась вчерашняя девка, вышедшая из воды.
— Бабуля, закурить не будет? — спросил я вместо приветствия и по ее глазам понял, что та отродясь дурью да зельем не баловалась, а на болотах не бывала. Радостней стало на душе. Я поводил носом, разглядывая синь неба над лесом и над морем, пробормотал, оправдываясь: — В смысле, спички… Печку разжечь нечем.
Предвкушая, как выпью на завтрак почти полный стакан молока с желтым слоем всплывших за ночь сливок, я поплескал водой в лицо. Речка пахла прогорклой прошлогодней листвой, сырой землей и рыбой. Я вернулся в дом. Дух ночлега выстывал в жилой комнате. Стакан с молоком на высокой полке был ополовинен. От такой неожиданности мне захотелось самого себя треснуть по лбу, чтобы вспомнить, когда это я успел приложился к нему. Но в памяти был только черный провал ночи.
Смутное подозрение заставило меня присмотреться к коту. Я поднял на свет стакан и увидел прилипшие к стеклу шерстинки. Вот оно что! — поставил молоко на пол, жестом приглашая кота дозавтракать. Он повел глазами в сторону, вздохнул, и снова увлекся птичкой за окном.
— Тебе вдруг есть расхотелось? — съехидничал я и схватил его за шкирку. — А все-таки попробуй, — сунул стакан ему под нос, стараясь при этом говорить спокойно. — Что, толстая морда глубже не влезла?
Кот прижал уши, смиренно ожидая пинка. Тронутый раскаяньем и покорностью, я просто вышвырнул его за порог. Он вылез из крапивы, отряхнулся и неторопливо засеменил к лесу. Бросив псу обещанную половинку сухаря, выпив остатки молока, я стал думать, как дальше жить: копать огород, ловить рыбу и промышлять зверя, собирать ли грибы да ягоды… Желаешь жить по-людски — корми себя сам, — таков закон, нечистью неприемлемый.
Для начала я обшарил весь дом, судя по всему, не раз до меня обысканный. Но я помнил кое-какие тайники и нашел старенькое отцовское ружье с запасом позеленевших патронов, удочку и топор. Лопата валялась рядом с крыльцом. Все, что нужно для жизни, было. Но огородничают загодя, в расчете на будущий урожай, а на охоту голодными не ходят.
Я поправил мушки на леске и отправился на рыбалку, к морю. Кот сообразил, как прекрасно может начаться день, если он пойдет за мной, простив обиды. Скачками спустился с горы, на которую начал было взбираться, присматривая птичьи гнезда и мышиные свадьбы.